Они разделили ужин, а потом, когда Лето, все еще горюя, улегся на широкий спальный мешок, Джессика прижалась к нему и стала нежно целовать в шею. Снаружи бушевала гроза, капризно требуя внимания. Стенки палатки хлопали на ветру, но Джессике было тепло и уютно.
Когда спустилась ночь и в палатку пришла любовь, Лето схватился за Джессику, как хватается за протянутый шест тонущий человек, надеющийся найти островок безопасности в бушующем беспощадном море. Джессика ответила на его отчаяние, бросив ему спасительный круг, а в ответ он вылил на нее столько любви, что она едва справилась с таким напором. Лето сам был как ураган, превратившись в дикую, необузданную стихию.
В Общине Сестер Джессику не учили такой любви.
Переполненная эмоциями, но не утратив способности думать, Джессика наконец решилась предложить Лето тот дар, который был нужен ему больше всего на свете. Управляя биохимией своего организма, она заставила слиться свою яйцеклетку с его сперматозоидом, и зачатие произошло. Оказывается, Джессика не забыла уроки Бене Гессерит.
Несмотря на то что ей были даны в Общине ясные и недвусмысленные инструкции родить от Лето только дочь, Джессика месяц за месяцем тянула время и размышляла перед тем, как принять это самое важное в своей жизни решение. В конце концов она поняла, что не может больше равнодушно смотреть на мучения Лето. Она должна сделать для него одну вещь.
У герцога Лето Атрейдеса будет другой сын.
Каким будут помнить меня мои дети? Вот истинное мерило человека.
Абульурд Харконнен
В затянутое дымным маревом небо, оставив под собой Убежище барона, поднялся тяжелый дирижабль.
В большом грузовом отсеке дирижабля над открытой пастью люка висел распятый Глоссу Раббан, прикованный цепями к стене. Замки цепей охватывали его запястья и лодыжки. Ничто больше не препятствовало падению Глоссу в зиявшую внизу зловонную язву Харко-Сити. Синяя форма Раббана была изорвана в клочья, лицо покрыто синяками и ссадинами — последствиями схватки с солдатами капитана Криуби, которому барон отдал приказ взять Зверя. Понадобились усилия шести или семи сильных парней, чтобы скрутить Раббана, и они, встретив ожесточенное сопротивление, не стали церемониться. Раббан, скованный цепями, метался, как приколотая к листу бумаги бабочка, скрежеща зубами, готовый кусаться и плеваться от бессильной злобы. Барон, ежась от пронизывающего ветра, дувшего в распахнутый люк, крепко держался за перила и бесстрастно смотрел на племянника. На оплывшем лице Владимира Харконнена черные, как у ворона, глаза были похожи на две глубокие впадины.
— Я дал тебе разрешение убивать моего брата, Раббан?
— Он был лишь сводным братом, дядя. Он был полный глупец! Я думал, что будет лучше…
— Никогда не пытайся думать. У тебя это плохо получается. Ответь лучше на мой вопрос. Я давал тебе разрешение убивать члена семьи Харконненов?
Ответ последовал с опозданием, и барон повернул рычажок на панели управления. Цепь, пристегнутая к левой ноге Раббана, разомкнулась, и нога, свободно болтаясь, повисла над бездной. Раббан начал извиваться и кричать, не в силах что-либо предпринять. Барон знал, что это примитивный, но эффективный способ устрашения.
— Нет, дядя! Ты не давал мне такого разрешения!
— Нет — кто?
— Нет, дядя… то есть, я хотел сказать, милорд! Рослый сильный мужчина скорчил болезненную гримасу, подыскивая нужные слова и стараясь понять, чего хочет от него дядя.
Барон повернулся к микрофону селекторной связи с пилотом.
— Лети к Убежищу и зависни в пятидесяти метрах над террасой. Думаю, что моему кактусовому саду нужны удобрения. Раббан был жалок. Съежившись, он выпалил:
— Я убил своего отца, потому что он был слабаком. Вся его жизнь, все его поступки позорили Дом Харконненов.
— Ты хочешь сказать, что Абульурд не был сильным человеком в отличие от тебя и меня?
— Да, милорд барон. Он не соответствовал нашим стандартам.
— Значит, ты решил назваться Зверем. Это правда?
— Да, дя… то есть милорд, да, это правда. Через открытый люк барон ясно видел шипы, окружавшие Убежище. Непосредственно под дирижаблем находилась терраса, где Владимир Харконнен любил иногда вкусно, изысканно поесть, наслаждаясь тишиной и одиночеством, окруженный колючими растениями пустыни.
— Если ты посмотришь вниз, Раббан — да, мне кажется, что отсюда очень хороший обзор, — то увидишь небольшие изменения, которые я распорядился сделать сегодня утром в саду.
Пока барон произносил эти слова, из земли, между колючими кактусами и чокотильями, поднялись клинки армейских палашей.
— Видишь, что я насадил здесь специально для тебя? Извернувшись, Раббан взглянул вниз. Лицо его помертвело от ужаса.
— Обрати внимание, как расположены острия, — продолжал барон. — Они образуют мишень. Если сбросить тебя на нее сейчас, то мы попадем прямо в яблочко. Но даже если ты отклонишься в сторону, мы все равно сможем посчитать очки, потому что на каждом палаше написаны баллы.
Барон почесал верхнюю губу.
— Пожалуй, нам стоит ввести новую забаву: сбрасывать рабов с дирижаблей на острия. На точность попадания. Это было бы весьма возбуждающим зрелищем, ты не находишь?
— Милорд, прошу вас, не делайте этого. Я же вам нужен! Барон посмотрел на племянника без всякого выражения.
— Зачем? У меня есть теперь твой маленький брат Фейд-Раута. Может быть, я объявлю его моим наследником. Думаю, что он не повторит твоих ошибок, когда вырастет.
— Дядя, прошу вас!
— Ты обязан внимательно слушать все, что я тебе говорю. Всегда, Зверь. Я никогда и ничего не говорю просто так.
Раббан начал отчаянно извиваться, и цепи глухо звякнули. Холодный дымный воздух пронизывал до костей, но Глоссу, мучительно стараясь найти нужные слова, не чувствовал холода.
— Вы хотите знать мое мнение о такой забаве, милорд? На мой взгляд, это просто гениально.
— Значит, я умно придумал? Выходит, я умный человек? Намного умнее тебя, правда?
— Бесконечно умнее!
— Следовательно, никогда не пытайся становиться мне поперек дороги и перечить моей воле. Ты понял меня? Я всегда опережу тебя на десять шагов и всегда сумею поразить тебя каким-нибудь приятным сюрпризом вроде сегодняшнего.
— Я все понял, милорд.
Вволю насладившись животным страхом Раббана, барон сказал:
— Ладно, на этот раз я освобожу тебя.
— Подождите, дядя!
Владимир Харконнен коснулся кнопки на панели, и разомкнулись цепи на запястьях Глоссу. Раббан повис над люком на одной цепи, прикованной к правой лодыжке.
