Роман Суржиков - Без помощи вашей

Эрвин удивленно осмотрелся. Оказалось, он сидел за складным столиком с пустой чашей в руке, за пределами колечка света от масляной лампы царила непроглядная темень, ночной холод пробирался под одежду. Луис Мария протягивал к нему руку, но не решался потеребить.

– Милорд, простите, я подумал, что вы уснули. Костер почти угас, прикажете ли послать еще за дровами?

– За дровами?.. Нет, с чего бы. Ночь уже. Идите спать!

– Да, милорд. Благодарю за приглашение к ужину!

– Прекрасная вышла беседа, господа, – сказал Эрвин, не слышавший и половины разговора. И отправился в свой шатер с чувством приятно проведенного времени. Как ни странно, вполне терпимый вышел вечер.

На рассвете он проснулся от холода и острой рези в горле. «А вот и простуда», – без тени удивления отметил Эрвин и пошевелился, проверяя остальные болячки. Все на месте: спина деревянная, бедра ноют, шумит голова. Да здравствует новый день походной жизни.

Эрвин София Джессика влил в себя несколько глотков орджа, собрался с духом и принялся одеваться, дрожа от озноба.

Рассвет, мгла, закат. Рассвет, мгла, закат. Рассвет, мгла…

В один из этих сумеречных дней Мира похоронила отца.

После похорон она осталась в Стагфорте на ночь и еще на одну. Кто-то говорил ей, что родные стены помогают пережить горе. Это оказалось ложью. Родные стены пахли невозвратным счастьем, каждый камень напоминал об отце. Среди них Мире хотелось выть от одиночества.

Рассвет, мгла, закат.

Девушку ожидало долгое путешествие в столицу, на котором так настаивала графиня Нортвуд. Мира не противилась. Оставаться в родном доме стало невыносимо. Она собрала вещи, их оказалось немного: одежда и обувь, три любимых книги, мешочек серебряных монет, отцовская шкатулка с бумагами. Там хранились грамоты о пожаловании рыцарства и чина, запись о браке, старые письма. Зачем Мира взяла их – она не знала в точности. Возможно, она увидит императора. Возможно, владыка захочет узнать, каким человеком был его верный подданный сир Клайв.

Рассвет, мгла.

В Клыке Медведя она попрощалась с Мавериком, осторожно тронув за лапу. Цепочка экипажей и всадников выкатилась из замковых ворот и двинулась от столицы Нортвуда на юг по Торговому тракту. За окнами потянулись бесконечные леса. Сумрак и сырость; папоротник, мох и хвоя; ряды исполинских сосен – залог морского могущества Севера. Однажды налетел ливень со шквальным ветром. Процессия остановилась, всадники спешились, кутаясь в плащи. Небо было черно, сосны скрипели, раскачиваясь. Одуревший от страха заяц метался среди деревьев. Капли гремели по крыше кареты, вода заливала стекла, казалось, экипаж идет ко дну.

Мгла, закат, мгла, рассвет…

Дорога раскисла от дождя, пришлось простоять целый день прежде, чем удалось сдвинуть с места кареты. Кто-то охотился, кто-то что-то жарил на огромном костре, после графиня подсовывала Мире жирные кусочки мяса:

– Ну же, поешь вкусного! Ты бледна, как скелет.

Девушку мутило. Все вокруг было чужим, далеким. На свете не осталось ничего близкого и родного.

Закат… слезы, мгла… рассвет.

Лес порою сменялся крохотными полями, выгрызенными среди чащи, и поселениями – этими исконно нортвудскими деревнями, похожими на форты. Их окружали рвы и высокие частоколы; встречные люди были неизменно коренасты и хмуры. Затем лес возвращался, вновь подступал к самому тракту и стискивал его. Ложился сумрак.

Рассвет… закат. Слезы… Рассвет… закат.

Днями Мира пыталась читать. Она надеялась, любимые истории хоть немного облегчат одиночество и тоску. Но книги оказались пусты и глупы. В них не говорилось о том единственном, что сейчас было важно. А все прочее не имело смысла.

Ночами силилась уснуть: свернувшись клубком на сиденье кареты, или в комнатушке постоялого двора, или в холодных гостевых покоях какого-нибудь нортвудского лорда. Навестив по пути очередного своего вассала, графиня со свитой останавливалась на ночлег. Леди Сибил не спала в такие ночи: лорды устраивали бурные пиры, вскрывали бочонки ханти, шумели, хохотали, горланили песни, порою дрались. Мира также не спала – зябко ежилась среди одеял, сжималась в комок от тоски под гулкие отзвуки пиршества. Впрочем, такие ночи были немного лучше остальных: кроме горя, девушка чувствовала и желание – попасть, наконец, в те места, где графиню никто не знает.

Рассвет… мгла…

Она пробовала молиться. Мира молила святую Праматерь Янмэй даровать радость и покой душе отца. Но просить для себя самой девушка не смела, и молитва не приносила успокоения, боль не слабела. Наверное, где-то, на Звезде или в Подземном Царстве, отец теперь счастлив… Мира мучительно хотела, чтобы он был не в счастливом где-то, а здесь, в тоскливом и туманном здесь. Она ничего не могла поделать с этим желанием.

Закат… тьма… рассвет…

Однажды они наткнулись на сгоревшую деревню. Крыши и внутренности домов выгорели, но стены, срубленные из толстых бревен, лишь обуглились, превратились в черные глухие остовы, над которыми еще курился дым. Графиня велела воинам осмотреть селение, затем они свернули с дороги и, спустя полдня, приехали к хмурому замку над озером с кувшинками и лебедями. Леди Сибил долго и гневно говорила со здешним бароном, а Мира силилась разглядеть лицо лорда сквозь мглу, но видела лишь бороду…

Как-то, в одной из гостиниц, Миру обокрали. Грязный мужчина с оспинами на лице неуклюже столкнулся с девушкой, тут же принялся кланяться до земли и просить прощения. Воины графини оттащили его от Миры и обыскали, за пазухой мужчины обнаружился мешочек серебряных монет с вышитой на нем чайкой Стагфорта. По приказу леди Сибил проходимцу всыпали двадцать плетей, а после отрезали уши, чтобы честный люд мог издали распознать вора. Он обливался кровью и визжал надрывно, будто свинья. Вопли прорвали пелену, окутывавшую Миру. Девушка думала: хотела бы она, чтобы вот так визжал под ножом убийца отца? Она не нашла ответа.

Закат… рассвет… мгла…

Леса поредели, поля сделались просторнее, появились стада. Селения больше не щетинились частоколами, среди деревянных срубов попадались редкие каменные строения: церковь, жилище старейшины. Торговый тракт вывел к двум речкам, что звались Близняшками. На узком лоскуте земли между ними стояла пограничная крепость. Мост через Верхнюю Близняшку они пересекли свободно, а на Нижней Близняшке оплатили немалую мостовую пошлину.

– Итак, мы в герцогстве Южный Путь, – сказала графиня, когда карета сошла на ровную землю. – Не герцогство, а удавка на шее северян!

Единственный торговый маршрут, ведущий из Земель Короны в северные Нортвуд и Ориджин, пролегал через Южный Путь. Здешние купцы и феодалы получали от дорожных наценок огромные прибыли – куда больше, чем имели с продажи зерна, меди и мрамора, производимых в самом Южном Пути. За последнее столетие они нажили сказочные богатства. Герцоги Ориджина и Нортвудские графы не раз ходили войной на «кровопийц» – и всякий раз вынуждены были убраться восвояси, когда Корона вступалась за торгашей. Южный Путь платил императору немалую подать.

Торговые войны были для Миры чем-то весьма далеким. В Предлесье, где она выросла, торговли почти не существовало. Меж крестьян был в ходу прямой обмен товарами, как и в древности. Из денег ходили медные звездочки и служили, в основном, для сдачи при неравном обмене. Серебряные агатки, а тем более – глории и елены, являли собою диковинку.

Земля Южного Пути, развернувшаяся за окнами кареты, выглядела странно для глаз северянки. Все было слишком: поля чересчур широки, коровы и собаки – жирны, крестьянские избы велики, хотя и неопрятны. Даже небо слишком чисто! На севере, в соседстве с холодным морем, небо всегда подернуто туманной дымкой, а здесь – сияет лазурью. Перемена принесла Мире облегчение: ничто больше не напоминало родные места, и мысли, цепляясь за необычное, реже скатывались в пропасть печали. На третьей неделе пути к девушке вернулась способность читать книги.

Один за другим они проехали несколько городов, приросших к Торговому тракту. Улицы были полны лавок, трактиров, гостиниц и на первый взгляд казались гостеприимными. Однако люди – они глядели на северян прямо и нагло, без боязни, и еще… с предвкушением добычи, пожалуй. За еду и кров требовали втридорога, причем с таким видом, будто делали одолжение. Гордость не позволяла графине торговаться, и она поручила все переговоры одному из своих рыцарей. Впрочем, это не слишком улучшило положение. Местные купцы прекрасно видели графские гербы на дверцах карет – изумрудных медведей с поднятой правой лапой, – и безошибочно чуяли добычу, как терьер чует лисьи норы.