— Вот ведь никому не пришла в голову такая простая мысль, — заметил Лебедев.
— Простые мысли часто оказываются самыми трудными, — сказал Ляо Сен.
Очевидно, Широков успел по пути рассказать о предстоящей попытке, так как участники экспедиции, один за другим, поспешно подходили к палатке Куприянова.
Вскоре явился и командир полка.
— Прожекторная установка всегда готова, — ответил он на вопрос профессора.
— В таком случае пошли.
Как и в первый вечер, все столпились вокруг машины.
Было еще совсем светло, но Куприянов и Штерн рассчитывали, что экипаж звездолета все-таки заметит луч прожектора. Ожидать, пока наступит полная темнота, у них не хватало терпения.
— Может быть, они спят, — сказал кто-то.
— Или не смотрят в нашу сторону!
— Сейчас узнаем, — сказал Куприянов. — Начинайте!
Вспыхнул прожектор — и семь коротких лучей ударились в белый корпус корабля.
Все молча ждали. Слышалось только взволнованное дыхание людей. Минута шла за минутой, но ответного луча не появлялось.
— Не заметили, — сказал Штерн. — Надо повторить.
Едва он это сказал, как от корабля пришел ответ. Вспыхнул свет его прожектора и погас.
— Один! — сказал Куприянов. — Неужели завтра?
— Мне кажется, что это только просьба повторить, — сказал Широков. — Они не успели сосчитать.
— Да, пожалуй, — сказал Штерн. — Для них это было неожиданно.
— Повторите, — обратился Куприянов к подполковнику.
Снова семь раз появился и погас луч прожектора. И тотчас же космический корабль ответил.
Двенадцать раз!
— Значит ли это, что они выйдут через двенадцать дней после посадки на Землю, или через двенадцать дней, считая от сегодня? — спросил Лебедев.
И, будто услышав его вопрос, луч замигал опять.
Девятнадцать раз!
— Ясно! — сказал Куприянов. — Пошлите им одну вспышку в знак того, что мы поняли.
Прожектор поставил короткую точку.
— Весь земной шар должен быть глубоко благодарен вам, Петр Аркадьевич, — сказал Штерн.
— Они выйдут пятнадцатого августа. Надо немедленно сообщить об этом всему миру, — сказал Куприянов.
Четвертого августа днем в лагере появилась машина секретаря обкома. Козловский приезжал часто, и каждый его приезд вносил что-то новое в жизнь участников экспедиции.
Секретаря обкома очень полюбили все за его заботу, любовь к людям и добрый, отзывчивый характер и радовались, когда видели его в лагере.
Один только Широков с тревожным чувством встречал появление знакомой серой машины. Козловский безжалостно ругал его за малейшее упущение. Комендант хорошо помнил угрозу секретаря и не сомневался, что если не будет добросовестно исполнять возложенные на него обязанности, то тот приведет ее в исполнение.
Увидя въезжавшею в лагерь машину, Широков поспешил к ней навстречу, озабоченно проверяя на ходу, нет ли где-нибудь беспорядка. Но лагерь блистал чистотой.
С другой стороны к автомобилю подбегал дежурный по полку, так же, как и Широков, внимательно и беспокойно осматриваясь. Он по-военному четко отдал рапорт.
— Хорошо! — сказал Козловский, узнав, что все благополучно и в лагере нет больных. — Ну, а у вас? — обратился он к Широкову.
— Все в порядке, Николай Николаевич.
— Вот как? Значит, подготовка к работе с гостями закончена?
— Нет еще.
— А вы говорите, что все в порядке, — улыбнулся Козловский. — А вы молодец! — неожиданно сказал он, крепко пожимая руку коменданта. — Как это вам пришло в голову?
Широков понял, что секретарь обкома говорит о вчерашнем разговоре с кораблем.
Увидев Куприянова, Козловский быстро направился к нему.
— Профессор, — сказал он здороваясь, — я очень сердит на вас. Почему вы мне не позвонили, получив такую важную телеграмму?
— Какую важную телеграмму? — удивился Куприянов.
— О приезде в лагерь иностранцев.
— Такой телеграммы я не получал.
— Тогда другое дело. Считайте себя оправданным. А я уже получил.
Козловский вынул из кармана и протянул Куприянову телеграфный бланк. В этот момент появился дежурный радист и подал профессору только что полученную радиограмму.
— Вот она, — сказал Козловский.
Так и оказалось. Радиограмма извещала о скором приезде трех западных ученых и пяти журналистов, из числа тех, кому правительство СССР разрешило посетить лагерь. Иностранцы должны были приехать двенадцатого числа, и начальнику экспедиции предписывалось встретить их, устроить и обеспечить всем необходимым.
Озабоченный этим известием, Куприянов молча посмотрел на Козловского.
— Встретить, устроить и обеспечить нетрудно, — сказал секретарь обкома. — Поставим еще две палатки — и все! Труднее будет другое…
Он взял листок из рук Куприянова и внимательно прочитал его.
— В полученной мною телеграмме нет фамилий, — сказал он, — а здесь есть. Директор Кэмбриджской обсерватории Чарльз О’Келли; действительный член французской академии наук, профессор биологии Линьелль; профессор Стокгольмского университета Густав Маттисен…
— Тоже биолог, — вставил Куприянов.
— И пять корреспондентов: агенства «Франс-пресс» — Лемарж, агенства Рейтер — Дюпон, агенства «Юнайтед пресс» — Браунелл, агенства «АДН» — Гельбах и агенства «Синьхуа» — Ю Син-чжоу. Это все первые ласточки. Будут и другие. Ю Син-чжоу, конечно, не в счет, — добавил Коз — ловский. — А с остальными придется держать ухо востро.
— Вы чего-нибудь опасаетесь, Николай Николаевич?
— А вы нет? — Козловский поднял глаза на профессора. Их выражение было жестко и холодно. — Почему эту телеграмму сочли нужным прислать не только вам, но и мне, и мне даже раньше, чем вам?
— Эти люди, вероятно, проверены.
— Кем и как проверены?
— Зачем же им тогда разрешили приехать?
Козловский досадливо пожал плечами.
— Вы что-нибудь слышали о «железном занавесе», профессор? — ответил он. — Неужели вы не понимаете, что нельзя закрывать двери? Предоставьте гостей мне, и я о них позабочусь со всех точек зрения.
Он захватил с собой радиограмму и ушел. Куприянов видел, как он окликнул Черепанова и долго о чем-то говорил с ним.
Встретившись со Штерном, Куприянов рассказал ему все. Старый астроном отнесся очень серьезно к его сообщению.
— Николай Николаевич, конечно, прав. Мы часто забываем, что живем в капиталистическом окружении.
— Неужели можно дойти до такой низости, чтобы покуситься на звездолет и его экипаж? — печально сказал Куприянов.
