– Принято, ребята. Зонд сможете поставить? – спросил Ромка вслух.
«Этот зонд – без проблем, но более крупную хреновину сюда не протолкнуть». – «Это почему же? Если подналечь…» – «Нет, командир прав, управлять здесь большими массами слишком сложно».
Бакен отстрелился, покачнув корпус параскафа, зато исполнив сегодняшнее задание. Все, операция прошла успе… Или что-то не так? Да нет, все как надо.
«Интересно, эта бочка будет тут парить на антигравитационной подвеске? Или как?» – задалась общим вопросом, кажется, Наташа, но может, и не она. «Бакен сейчас удерживает вторая лаборатория, Мира его контролит». Это уже был Врубель или сам Блез, командир?
За спиной Мзареулов вдруг отчетливо спросил:
– Вересаев, как там сейчас у Келлерман?
– Она приняла устройство, пока справляется – с двумя своими ребятами.
– Почему – с двумя? – удивился Венциславский на редкость неприятным, особенно сейчас, голосом. – Там же еще должен быть этот третий, из Бразилии, как его?
– Симоро Ноко, он из Японии. И еще раз прошу – не сейчас, Тарас Осипович, – снова придержал его Мзареулов.
А генерал, вглядываясь в какой-то экран, который демонстрировал общий вид от обзорников параскафа, неожиданно для всех протянул задумчиво и едва ли не восхищенно:
– Значит, вот оно – Чистилище?
Разумеется, это было именно оно. Огромное пространство, туманное, необозримое во всей свой полноте. Видимость ни в одну сторону не доходила до какого-либо ограничения. Даже в безмерном космосе взляд находит звезды или светлую дорожку Млечного Пути поперек неба, а тут… Не было ничего, и это было удивительно.
Все четверо, оказавшиеся сейчас в параскафе, ощущали свое единение еще полнее, сливаясь от этой безмерности крепче, чем молекулы железа схватываются под молотом кузнеца. Их единство было сейчас, как решил кто-то из них, а потом подхватили и остальные, куда плотнее, чем хотелось бы, потому что испокон веков космос над Землей, хочется того или нет, взывает к некоторому одиночеству, и присутствие чего-то иного в нем лишь угадывается… Здесь же не угадывалось ничего, даже самый ад, который каким-то образом представлял из себя бесконечные лабиринты, и тот не угадывался, не читался, пусть бы в отдалении, хотя бы приборами.
«Тоскливо», – подумал Чолган.
«Странно, системы дыхания почти не задействованы», – подумал Катр-Бра. Видимо, решил отвлечь команду на что-то действительно полезное и конкретное.
«Нужно командиру какое-нибудь приличное с нашим русским звучанием имечко присочинить», – подумала Наташа, и лишь через миг до нее дошло, что и сам Блез это отчетливо воспринимает.
«А хорошо быть в стае, – подумал про всех Янек Врубель. – А то страшновато самому, одиноким… в Чистилище этом оказаться. Чужие мы тут».
«Натали, ты зачем от бакена далеко ушла? Проверить же его надо».
«Нормально она ушла, Блез, я его проверяю. Пашет он, будто и впрямь – бакен на реке ночью», – отозвался Янек.
Командир подвигал пальцами в своих подладонных углублениях в виде пятерни. Контакт у него с машиной был неплохим, почти идеальным. Он вызвал на миг бакен, тот отозвался, и так быстро они соображали сейчас, подкрепленные и усиленные разогнанной во всю мощь электроникой, что всем показалось, будто машина чуть помедлила с ответом, хотя этого быть не могло. Бакен был очень быстрым, таких электронных шедевров в Северо-Уральской школе антигравиторов прежде не было и в помине. Самый мощный вычислитель школы не шел ни в какое сравнение с тем, что могла эта вот автоматическая штуковина, оставшаяся позади, очень близко к точке, в которой они вошли в это пространство.
«Нормально сбросили, до точки входа считаные сотни метров», – поддержал командира Чолган.
«Еще бы знать, как будем выходить?»
«Врубель, да нормально выйдем, с комфортом, не волнуйся».
«А я бы хотел знать, как мы вообще сюда входим? Как здесь оказываемся?»
«Отставить треп… Ребята, мне слишком часто приходится прибегать к этой команде, не находите?»
А вот Наташа увидела, и ее зрительное восприятие сразу же передалось и остальным, – от бакена шел какой-то дымный, обвитый странными кольцами, будто какими-то хомутиками, след… в пустоту. То есть он протянулся метров на двести, не больше, и вдруг – пропал.
«А ты заметила, что он, прежде чем испариться, истончился, истаял?» – спросил ее Янек.
Блез еще раз проверился по приборам, те сошли с ума, не показывали ни низа, ни верха – ничего не показывали, что можно было бы привычно понять. Причем противоречили друг другу так, как не снилось даже Безумному Шляпнику. «Двигаем… Куда захочешь, туда и направляйся, Нат».
Она повела машину дальше, примерно по тому же курсу, по которому они и вылетели сюда, в Чистилище, после перехода. Раздумывала примерно так: какая разница, если так получается, что все равно, куда курс выдерживать, можно вовсе не ловить направление, просто подстегивать резонаторы и смотреть, как счетчики наматывают расстояние. «Вересаев еще с нами», – оповестил всех Янек.
«Крепкий парень, у него же нет нашей подготовки по пси, а он – держится», – с различимым одобрением отозвалась Наташа.
«Скоро отрубится, он же воспринимает всю нашу энергию не изнутри, не как поддержку, а как внешнее давление, такое никому не под силу», – высказался Чолган.
Наташа оценила его мысль, будто сама себя спрашивала: а каково же образование этого… выходца из бывшего русского Востока. Собственно, это было тихое нападение, никто из них никогда не пользовался таким вот, гм… инструментальным способом «расшивать» других членов экипажа, возникающим при единении в полетах. Подобное было запрещено психологами. Это курсантам объяснили едва ли не сразу же, на первых психо-курсах, как только принимали для обучения на антигравиторов.
Запрет этот был необходим, потому что даже в том единстве, в каком пребывал любой экипаж, у каждого из них должны были оставаться нетронутыми, ненарушенными зоны самоиндентификации, иначе можно было потерять собственную личность. В первых опытах по пси-сработанности иногда так получалось, что более сильные в волевом отношении гравилетчики подчиняли себе других, послабее, и тогда… Происходили жуткие деформации, когда совмещение психики приводило к тому, что некоторые из пилотов становились обиталищем нескольких личностей разом, а кто-то и вовсе лишался собственной личности… В общем, это было запрещено.
Удивительно, однако Чолган отнесся к ее коварству едва ли не благожелательно. Но то, что она увидела в нем, ее испугало, она сама отдернулась. «Что, дамочка, получила?» – отозвался Чолган добродушно. Хотя добродушия в нем не было ни грана, она прочитала его детство – жестокость и драки, грязь и кровь… Много крови, насилие, в том числе изнасилование… Когда кто-то кричал, извиваясь потным телом под телами распаленных, потерявших человеческий облик мальчишек… До тех пор, пока жертва уже не могла кричать. И еще – тюрьма, внутрикамерная жестокость, раболепие одних в надежде уберечься и от побоев, и от более откровенных унижений… И ничего из этого в конце концов не получалось, как правило, потому что щадить других в том мире было нельзя, иначе сам мог оказаться следующей жертвой.
