- Чего рассказать-то? - Обернулся ко мне дед.
- Про войну! - Попросил я.
- Хочешь знать, что такое война?
- Ага.
- Война... - Он задумался. Задумался крепко. - Знаешь, Мишук. Я наверно мог бы что-нибудь рассказать. Но я человек незнаменитый. Поэтому, я лучше расскажу тебе одну старую историю...
Жил однажды такой французский император, - Наполеон Бонапарт. Он слишком высоко взлетел, поэтому слишком больно упал... В 1815 году, когда скопом враги навалились на уже ослабевшую державу Наполеона, тот дал отчаянное сражение при Ватерлоо. Гвардия Наполеона в том бою сделала все что могла, но в конце-концов ей пришлось отступить. А потом её поредевшие части догнали англичане, и плотно обложили; не выбраться. Тут английский полковник Хэлкет крикнул французам
- Сдавайтесь!
И тогда, французский генерал, Пьер Камброн, "первый гренадер Республики", гордо выпрямился, и ответил:
- Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдается!
- Здорово! - Воскликнул я.
- Ага... После такого героического ответа, практичные англичане выкатили пушки на прямую наводку, и смели французский гвардейцев ливнем картечного свинца. - Дед легонько потянулся. - Гордый ответ Камброна даже написали на его памятнике, после смерти. Проблема в том, что умер Камброн не в 1815, а гораздо позже - в 1842ом. А в сражении при Ватерлоо славный генерал оказался пленным... Нет, не думай о нем плохо. Во-первых, он попал в плен будучи тяжело раненным, возможно даже без сознания. А во-вторых, он до конца жизни отрицал, что произнес знаменитое "гвардия умирает, но не сдается!"... Зато, чего он никогда не отрицал, так это, что глядя в жерла английских пушек в тот день, успел воскликнуть - Дерьмо!..
Дед взглянул мне в глаза:
- Это, пожалуй, все, что я могу рассказать тебе о войне.
***
В тот вечер, дед сказал мне:
- А Что Михай, - хочешь увидеть настоящих варягов? - И не дожидаясь моего ответа сказал, - Сегодня в ночь у нас будут гости. Хватит мне тебя прятать. Скоро тебе уж семь лет. В этом возрасте вступают на первую тропу. Хочу показать тебя одному старому другу...
Больше я, как не выпытывал от деда ничего не добился. Вечер тянулся медленно, обычные дела мало его подгоняли. Я ждал приезда гостей. Ждал и немного боялся. Наконец-то я увижу других варягов. Безотчетно в моем разуме всплывали образы каких-то былинных воинов, в тяжелой коже и древней кольчужной броне, опоясанных длинными мечами, с длинными седыми усами и опущенными к ушам чупринами... Воины выходили ко мне из тумана воображения, и я опамятывался, - конечно современные варяги должны выглядеть иначе. Мир изменился, меч мертв...
Я ждал приезда настоящих современных варягов.
Но они не приехали.
Прилетели.
В ту ночь в у нас дворе приземлился вертолет.
- Пойдем встречать гостей, - загодя сказал дед. - Мы вышли на улицу, и я сперва услышал, глухой, все больше наливающий тяжестью басовитый гул разносившийся над нашим глухим лесом. Вертолет вынырнул над нашим двором неожиданной темной тенью на фоне звёзд, и взвыл вспарываемый лопастями винтов воздух, заметалась по двору сорванная с места трава, опилки и пыль. Курбат наблюдал за технологическим буйством из будки, а я стоя рядом с дедом на крыльце, прикрывая лицо ладонью, сквозь полузакрытые ресницы смотрел как тяжелая машина, на своем вихревом столбе опускается прямо посредине нашего двора. Я впервые так близко видел вертолет. Он плавно опускался вниз, и старательно держась подальше от двух наших осветительных столбов выплыл под свет дворовых фонарей, как глубоководная рыба из воды внезапно попавшая на свет. Под остромордой кабиной вертелся туда-сюда блок оптики в круглом обтекателе.
Машина плавно коснулась травы. Большой винт, и второй - встроенный в хвост - еще какое-то время вращались стремительными неразличимыми пятнами, а потом начали замедлять движение, постепенно стали видны отдельные лопасти. Наконец винты утихомирились и застыли, больший из них, над кабиной вертолета даже обвис, будто утомился за время полета держать тяжесть машины на себе, и теперь расслабился отдохнуть.
Дверца на борту вертолета раскрылась надвое, нижняя половина образовала собой небольшой трап, и опустилась к земле. Из салона высунулся человек в темно сером комбинезоне с автоматом в руках, но видимо его удержали, потому что человек в сером убрался обратно; а вместо него появился другой. Он гибко вылез из проема, легко перескочил все ступеньки трапа и спрыгнул прямо на землю, на момент застыл - и легкий в походке несмотря на полноватую комплекцию, которую не скрывал даже мешковатый костюм, - побежал к деду растопырив руки с пухлыми кистями и пальцами. Дед в свою очередь тоже соскочил с крыльца и поскакал навстречу.
Где-то на середине между домом и вертушкой они и встретились. Хлопнули друг о друга руки в мощном рукопожатии - хватом не в ладонь, а в запястье. А потом обнялись и заревели как два медведя, хохоча приплясывая и хлопая друг-друга по плечам.
- Бестуж!
- Глеб!
- Старый медведь!
- Бестуж, пёсья ты старость!
- Свист неблагословенный!
- А ничего! - Дед затряс того кого он назвал Бестужем, будто пробуя надломить его спину на бросок. - Крепок, старый дуб! Не подъела тебя писарская работа!
- А ты тут в лесу все соками наливаешься! - Бестуж вцепился в руки деда клещами.
- Берут, берут годы свое. - Тряхнул головой дед. - Раньше то вот я был молодой, - так хер одной рукой гнул. А теперь старый стал - и двумя не согну...
Наконец оба не размыкая то ли объятия, то ли захвата наклонились головами вперед и легонько соприкоснулись лбами. Дед расцепил руки, и кивнув в сторону дома сказал:
- Пойдем в дом, брат.
- Пойдем.
- А люди твои? - Дед кивнул на человека в сером, торчавшего в люке.
- Там посидят. - Бестуж махнул человеку в люке знаком показав на вертолет. - У них работа.
- Ну работа так работа.
Дед с гостем сидели за столом. Дымились чашки с чаем, в миске золотился мед, в соседней - несколько ломтей черного ржаного хлеба. Гость был не голоден. Я сидел не за столом где говорили взрослые, а как требовало вежество, на лавке у стены, и во все глаза смотрел на первого кроме деда в моей жизни варяга. Тот был плотным, полным я бы даже сказал мужчиной, но это была полнота силы. Коротко стриженные волосы, нос с горбинкой, и близко посаженные внимательные глаза, которые он уже успел пару раз обратить на меня. Сильный человек. И в то же время какой-то слишком... ухоженный. От него пахло духами, я уже забыл, что так может пахнуть от мужчины. Ногти на руках тоже ухоженные, руки ухоженные, часы на руках для дорогой красоты, а не для времени. Не человек походов. Вот что я думал.
