Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика

— Бает, левее нам принять надобно. Недалече, грит, уфимского воеводы люди служивые малым числом со вчерашнего дня табором стоят, на перепутье из Стерлитамакского яма. Чтоб береглись мы, грит.

— Ну, диво! Нехристь прибег нас от полону уберечь! А спытай его, пошто осаду сняли? Не уфимских ли солдат убоялись?

Одноглазый, помогая себе руками, рожи корча, еле-еле башкирца расспросил.

— Бает, атаман Гореван хорош, башкирцам кунак. Друг, по-ихнему.

Услыша слова «Гореван» и «кунак», всадник закивал, по-русски подтвердил:

— Урус на Сакмар беги, беги. Башкир — нищево. Якши джигит Гореван...

Русские слова иссякли. Добавил что-то по-башкирски.

— Гореван ему знакомец, — одноглазый перевел. — Сего молодца Касымом кличут, он в тюрьме, грит, сидел. Гореван его отпустил. Они, степные, доброту помнят.

Башкирец стегнул лохматого конька, умчался солнцу навстречу.

Атаман Арапов без отдыха гнал свою полусотню. На скаку пересаживались в седла запасных коней, тоже взмыленных, на скаку степь обозревали, в стремени привстав. С атаманом конь о конь казак Ногаев, узкоглаз, калмыковат, бородка смоляная.

— Свинья ты, — ворчал атаман время от времени. — Дунгус ты. Замест дозору по вдовкам станичным прошастал, дороги без огляду оставил. Теперича гони вот сломя голову. Такую ораву не углядел, верблюд безгорбый!

Ногаев помалкивал, щурил в степную даль глаза раскосые. Посерчает атаман, побранится, да и сменят гнев на милость. Зато и Ногаев, когда надобно, потрафит Арапову в делах тайных, хитрых...

— Да ладно ль едем, не сбился ли ты, кобель желтомордый? Ежели побродяжки до Сакмары поспеют, оттель их уж не достать нам.

Пылит под копытами желтая полеглая трава, низкое солнце в глаза слепит: лето в осень клонится, день, к вечеру. Кони устали, ругается атаман.

— Эвон! — указал Ногаев плетью.

— То-то же. Да не калмыцкие ли то кибитки?

— Не. Беглые, они.

— Айда на перехват, молодцы!

С полверсты еще, и виден стал весь обоз. Арапов, коня придерживая, сдвинул шапку на ухо, затылок поскреб.

— Много их, однако.

— Ежели с бабами, то сотни три с половиной. Оружны есть, я счел восемь штуцеров с багинетами.

— Н-да... В таком разе подобает действо политичное. Эй, всем морды иметь благовидные. Не галдеть, не матькаться. Чтоб видимость оказать: не орда мы погана, а люди государевы.

Чинной рысцой подъехали, поперек дороги цепью крепкой стали. Остановился и обоз саженях в двадцати. Истомленные мужики, бабы, ребятишки глядели с тревогой и надеждой. Не знали, радоваться ли, в краю далеком видя людей русских, пугаться ли оружных всадников? Ропот над телегами: «Должно, пришли! Слава тебе, господи!» «Казаки, а каки? Яицки али сакмарски?»

И Арапов прикидывал: чего от этого сброда ждать можно? Рогатины? У них, косы на жердях длинных. Вот тот лапотник дюжий треснет оглоблею — не возрадуешься... Солдатишки, этим первый кнут будет. Но когда еще будет, а пока что в руках у них ружья. Нет, силою их не захватишь.

Арапов бороду распушил, избоченился важно — шапка бобровым мехом отделана, кафтан короткий — галуном, уздечка — бронзою. Ногаев шепнул:

— Голь перекатна... Лошади негодящи, татарва на махай не купит...

Арапов на него локтем двинул: не пищи-де под руку, сам не слепой. Усы огладил, вопросил величаво:

— Отколь бог несет, люди добрые? Куды наладилися?

Коль путь заступили люди воинские, то первое слово солдату Репьеву, воеводе обозному.

— А мы, господа атаманы, издаля едем. На землях бы ничейных пашенкою сесть мечтание имеем.

Арапов ответом уклончивым не удовольствовался. Спросил прямо:

— Беглые, стало быть?

— От вас, казаки вольные, не утаим, с заводов мы разных сошли. Такая там, атаманы, жисть — хошь живым в гроб ложись. Дозвольте где-нито приткнуться крестьянишкам обнищалым, укажите, сделайте милость, где оно сподручнее бы...

Арапов слушал вполуха. Считал, какого сколь оружия у мужичья.

— Гм. Указать можно, отчего ж... Сподручнее всего вам наобрат заворачивать. Потому как беглых принимать нам не указано. И вам, мужики, противу указу государева непокорства никоторого не чинить бы, по прежнему жительству разойтись не мешкая! — возвысил голос.

Качнулись рогатины да оглобли, будто вершины лесные под ветром.

— Чего он бает?! Обратной дороги нету нам!

— Не того ради эку даль одолели, чтоб с повинной на заводы вертаться!

— Тихо! — Репьев скомандовал. — А ты, атаман-батюшка, из каких будешь?

— Яицкие мы. И присягу давали указы царские блюсти, и прямить во всем. А вам бы меня, войскового атамана, слушать и сполнять все, как указать изволю. Поворачивай оглобли, мужики! Даю вам конвой для обережи, и ступайте восвояси... опричь солдат. Солдаты при оружии останутся пущай. С вами, служивые, разберусь ужо.

Репьева обойдя, выступил с крестом подъятым отец Тихон.

— Побойтесь бога, воины христолюбивые! Наги и босы, едино лишь силою небесной хранимы влачились путями тернистыми... Ужели нет в вас сострадания к сирым и бездомным! Братья по вере, на совесть вашу уповаем!..

Ногаев шептал атаману:

— Крестик-то золочен, кажись. А поп, чай, расстрига беглый. Дозволь, я его окрещу раза... — послал коня вперед, за спиною плеть скрывая. Но навстречу ему из толпы ружейный ствол нацелился.

— Куда прешь! Попа не тронь!

Выскочил парень, отца Тихона за подрясник сцапал, за телеги уволок.

— Сдурел, батя! Их, видать, не крестом, а оглоблею в совесть вгонять...

— Тихо! — Репьев опять усмирил. — Эх, атаман, не чаяли мы слов таких от вольного казачества. Затевать баталию отнюдь не желаем, да коли на то пошло, делать неча.

Моргнул Овсянникову, кивнул бродяге одноглазому. Мужики на лошаденок зачмокали, занукали, стали заворачивать передние телеги.

Атаман тоже на Ногаева осерчал за выскок неуместный.

— Уйди, дурак! Не порть мне дело.

Арапов все не мог сосчитать, сколько там ружей в толпе лапотной. Губами шевелил, пальцы загибал. И сперва не уразумел суеты в обозе. Ухмыльнулся самодовольно.

— Во! Пристрожил я, и поползут счас куды велю.

— Хм! — с сомнением прищурился Ногаев.

Пока Арапов догадался — глядь, уж поздно саблями махать. Оглобли-то повернули, да не в обрат, а в редут становя, как против ордынцев завсегда и казаки делают. На казачью полусотню рогатины глядят, косы-пики не шутя посверкивают. С телеги, из-за лохани, ружье прямехонько атаману в лоб уставилось...

— Эй, эй! Вы чтой-то, противу слуг государевых!..

Отвечали:

— Не ведаем, чей ты слуга, а нам вроде хана басурманского.

Когда в лоб тебе из штуцера норовят послать, кому оно приятно... Арапов поспешно завернул коня прочь. Отвел казаков подале. Мужикам пригрозил: