Наш матрац лежал у боковой стены, с самого краю.
— Послушай, — сказал Томас, — в мужском сортире окно тоже забрано решеткой. А в женском?
— Вроде нет. Но оно высоко. Под потолком.
— А ты стремянку не заметила? Она в проходе стоит.
— Хочешь попробовать через это окошко вылезти? Не знаю…
— Понимаешь, — говорит, — нас ведь иначе тут убьют. И меня, похоже, первого. Я ему не понравился. Как твоя голова?
— Болит.
— Сейчас ты встанешь и выйдешь, — говорит, — закроешься в кабинке, которая ближе к этому окну. А я бужу Игоря, и мы с ним туда подходим. По очереди. Берем стремянку…
— Ладно, — сказала я. — Поняла. Только ведь нас всех ухлопают, Томас. В парке у него наверняка ночью часовые ходят.
— Знаешь, — ответил Томас, — у меня такое ощущение, что утром нас всех ухлопают. Никто никаких пленных не выпустит.
Я сделала, как он велел, не потому, что считала, что он придумал что-то уж такое потрясающее, а потому, что у меня так болела голова, что я не в силах была с ним пререкаться. Я вообще плохо соображала. В том коридоре, где стояла стремянка, свет почему-то горел, а в сортире — нет. На окошке, действительно, решетки не было. Оно было узким, но пролезть, по-моему, можно. Другое дело, неизвестно, что там — с той стороны…
Когда я услышала шаги, то высунулась из своего дурацкого укрытия. Это действительно был Томас. Он остановился перед стремянкой, скинул куртку…
— Давай, — говорит, — взяли…
Я подошла, чтобы подхватить стремянку так, чтобы она не загремела ненароком, и уже протянула к ней руку, но тут остановилась. В таких случаях говорится — как молнией пораженная… не знаю, что это значит…
Осталось у меня от детства одно из самых страшных и нелепых воспоминаний, которое я до сих пор не знаю, как объяснить. Однажды, уже засыпая и кинув сонный взгляд на подоконник напротив кровати и на стоящие на нем уютные и безопасные горшки с цветами, я увидела, что привычный порядок вещей нарушился. По одному из стеблей что-то ползло. Оно было расплывчатое, желтоватое, величиной с мой кулак и пульсирующими толчками продвигалось к верхушке стебля. Оно было омерзительное, это нечто, оно находилось там, где ему не положено было быть — в нормальном, разумно устроенном мире, и расположилось там по-хозяйски, нарушая все мои так старательно выстроенные представления о мироустройстве. И тогда я заорала, содрогаясь от омерзения и ужаса. Когда на мой крик прибежали перепуганные взрослые, на цветке этом уже ничего не было. Естественно.
Если бы у меня не так болела голова, я бы могла сообразить и раньше.
Когда нас обстреляли, ему задело плечо. Не пулей, а обломком, отскочившим от борта грузовика. Так что куртка у него была здорово разорвана и рубашка тоже. Крови на рубашке не было.
— Покажи, куда тебе там попали, — говорю. — Ты, сука.
Он рассеянно сказал:
— Потом. — Как будто это совсем не имело значения.
— Нет, — говорю, — сейчас. Ты куда нас затащил, ты, паскуда? Что все это значит?
— Ох, Господи, — говорит он. — Какая сейчас разница, что все это значит? Даю тебе слово, как только выберемся отсюда, я тебе все объясню.
— Ты мне за все это ответишь, — говорю. — За весь этот цирк, который вы тут с нами устроили.
— Отвечу, отвечу. — Он устало махнул рукой. — Только замолчи, пожалуйста. Игорь сейчас подойдет — что мне тут с вами делать?
Вот это до меня уже дошло. Если мы устроим тут, перед сортиром, препирательство в коридоре, рано или поздно кто-нибудь проснется, привлеченный шумом, и никаких шансов у нас уже не будет. Мы действительно погибнем.
— Ладно, — сказала я. — Потом разберемся. Бери лестницу.
Мы подтащили стремянку к окошку, и тут как раз появился Игорь. Он щурился, точно сова, которую вытащили на свет.
— Я пойду первым, — сказал Томас. — Ритка, ты потом. Потом Игорь. Только быстрее.
— Как я оттуда вылезу? — говорит Игорь. — Там, похоже, довольно высоко…
— Ничего. Вылезешь.
Он почти бесшумно высадил стекло, которое я приняла и осторожно поставила в угол, чтобы оно не разбилось, подхватил свою куртку и довольно ловко протиснулся в отверстие. Я полезла за ним, и у меня это получилось далеко не так быстро. Во-первых, в куртке я бы туда не пролезла. Поэтому мне пришлось стащить ее и вытолкнуть. Во-вторых, я полезла в окошко на спине и ногами вперед, и мне пришлось переворачиваться на живот, чтобы повиснуть на вытянутых руках перед тем, как спрыгнуть. Пока я проделала все эти манипуляции, прошло какое-то время.
Снаружи было темно, как не знаю где. И, когда я приземлилась в кусты довольно неудачно, — мне потребовалось оклематься, чтобы понять, что рядом со мной идет какая-то возня. Удары, глухой звук, словно на землю шлепнулось что-то тяжелое. Игорь в это время уже вылезал из окошка — мне было отлично его видно даже в темноте, потому что он был в светлом свитере. Он как раз припал к благословенной земле — и тут из-за кустов вылез Томас.
— Все в порядке? — спросил он.
— Не знаю. А что это было?
— Часовой, — неохотно ответил он. — Он как раз обходил вокруг дома, и твоя куртка свалилась ему прямо под ноги. Он там… лежит…
— Убираться отсюда надо поскорее, — сказал Игорь.
— Погоди… — Я поглядела на него. Его свитер чуть не светился в этой темноте. — А где твоя куртка?
— Там… — Он растерянно пожал плечами.
— Томас… Этот часовой…
— Будем надеяться, они не сразу его найдут, — ответил он.
— Да нет, — говорю, — не в этом дело. Его надо обыскать, к сожалению. Игорю нельзя так идти — ему нужно что-то надеть, и потом — мы ведь с пустыми руками. Ни оружия, ничего…
— Ладно, — ответил он, — пошли.
— Вы что, с ума посходили? — возмущенно прошипел Игорь.
— Ох, — говорю, — да стань ты хоть за дерево, Бога ради! Тебя же так видно!
Томас опять углубился в заросли, и я почти потеряла его из виду, так что чуть не наткнулась на тело, когда подошла поближе.
Он был еще теплый. Одет он был в шинель из жесткого сукна, и при нем был автомат, нож и фляга на поясе. Все это нам пришлось с него снять… омерзительно. С Томасом я практически не разговаривала. Когда мы вернулись и он протянул шинель Игорю, тот совершенно неожиданно уперся и отказался ее одевать. Я прикрикнула на него — так резко, что сама удивилась. Во мне накопилось столько бессильной ярости, что она просто требовала разрядки досталось, как всегда бывает в таких случаях, самому беззащитному.
В конце концов, он эту шинель надел.
Томас забрал автомат, я — все остальное, и мы быстро двинулись к ограде через кустарник и вывернутые древесные корни. Он шел первым — я уже поняла, что он здорово видит в темноте, гораздо лучше меня, а об Игоре и говорить нечего, потому что очки свои он разбил еще в самом начале пути. Поэтому я просто старалась повторять его движения и производить при этом как можно меньше шума. Ограда была чисто условной — такие железные палки, спаянные поперечными перекладинами, через которые, в принципе, достаточно удобно перелазить. Она не охранялась. Похоже, Томас наткнулся на единственного часового, который обходил участок, а все остальные (если не считать патруля на воротах, который, наверняка, дежурил ночью точно так же, как и днем) обосновались в одном из корпусов — я видела, как за темными ветками где-то далеко светилось окно. Так что перелезли мы сравнительно легко.
