В конце концов, он эту шинель надел.
Томас забрал автомат, я — все остальное, и мы быстро двинулись к ограде через кустарник и вывернутые древесные корни. Он шел первым — я уже поняла, что он здорово видит в темноте, гораздо лучше меня, а об Игоре и говорить нечего, потому что очки свои он разбил еще в самом начале пути. Поэтому я просто старалась повторять его движения и производить при этом как можно меньше шума. Ограда была чисто условной — такие железные палки, спаянные поперечными перекладинами, через которые, в принципе, достаточно удобно перелазить. Она не охранялась. Похоже, Томас наткнулся на единственного часового, который обходил участок, а все остальные (если не считать патруля на воротах, который, наверняка, дежурил ночью точно так же, как и днем) обосновались в одном из корпусов — я видела, как за темными ветками где-то далеко светилось окно. Так что перелезли мы сравнительно легко.
Там, за оградой, лежала каменная осыпь, и Томас погнал нас по ней. Я пошла без пререканий — хуже нет, когда в пиковой ситуации у каждого появляется свое мнение по всякому поводу, а он, действительно, лучше меня соображал, что тут делалось.
Было по-прежнему темно, рассвет, похоже, наступать так и не собирался — и впервые я была рада темноте. Мы карабкались по скользким камням, и голова у меня опять начала болеть, словно при каждом движении в ней что-то разрывалось. Мне вообще было тошно. Так мы тащились час или два, при этом Игорь два раза падал, а я не упала ни разу, но потянула щиколотку из-за того, что попала ногой в какую-то щель между камнями. Наконец, начало светать, и Томас сказал, чтобы мы прибавили шагу, потому что скоро поднимется туман и идти будет труднее. Мы прибавили — уже было видно, куда ступать, и в результате стало понятно, что склон, по которому мы лезем вверх, и который порос каким-то мерзким колючим кустарником, забирает все круче. Шагала я чисто механически — начиная со вчерашнего дня, события разворачивались настолько дико, что мозг отказывался их воспринимать. Наконец все вокруг и вправду заволокло непроглядным туманом, и идти стало невозможно. Томас отыскал какую-то щель между глыбами — достаточно большую, чтобы в нее можно было забиться, и наполовину скрытую этим колючим кустарником. Я раскрутила пробку у фляги, которая все это время колотила меня по бедру в одну и ту же точку. В ней оказался достаточно мерзкий самогон. Он отдавал керосином, но ничего, пить можно. Я глотнула, передала флягу Игорю и достала из кармана два сухаря, которые нашла у часового.
— Тебе нужно? — спрашиваю Томаса.
— Нет.
Я отдала один сухарь Игорю, а второй начала грызть сама. Сухарь, как и спиртное, тоже чем-то припахивал — то ли мышами, то ли плесенью. Я жевала его и гадала, что с нами будет дальше. Как идти? Игоря я знала в основном по работе, но понимала его неплохо, потому что он был вроде меня — больше трус, чем храбрец, и больше рефлексирующий невротик, чем человек действия. Но именно поэтому я и не знала, как он себя поведет — тут и про себя-то ничего не знаешь.
Наконец, я отхлебнула еще глоток из фляги и сказала:
— А где все-таки пакет этот самый?
— Какая разница? — устало ответил Томас. — Я думаю, он пропал с остальными вещами. По-твоему, это важно?
— По-моему, уже нет.
И мы опять замолчали.
Следующий вопрос был уже абсолютно по другому поводу.
— Куда мы вообще идем?
— Когда выберемся отсюда, — говорит Томас, — или если выберемся, я попробую рассказать. А дальше решайте сами.
— О чем речь? — спрашивает Игорь.
— Не знаю, — говорю. — Пытаюсь выяснить, что нам дальше делать. Вообще-то, лучше, если решения принимать будет кто-нибудь один. Потому что иначе начнется разброд и неразбериха. Вот только я предпочла бы доверять тому, кто эти решения принимает.
— Я же сказал, — ответил Томас. — Я попробую вас вытащить. Все и так слишком плохо пошло. Слишком много всяких непредвиденных обстоятельств.
— Ну ладно, — говорю. — Дождемся решающего часа. Я, собственно, хотела просто знать, в какую сторону мы хоть приблизительно движемся.
— В горы.
— Почему не вниз?
— У них, видимо, посты на шоссе, — говорит Томас, — а в горах легче затеряться.
— Кто они вообще такие?
— Не знаю. Видимо, это и есть та банда, которая именует себя отрядами свободы, комитетом самообороны или чем-то в этом роде. Мне кажется, они контролируют предгорья. Может, и по ту сторону тоже.
— Тогда как же мы пройдем?
— Не знаю. Посмотрим.
— Если мы выскочим из этой дыры, — говорю, — и попадем в какое-нибудь относительно безопасное место, мы ОСТАНОВИМСЯ. И там разберемся. Я снимаю с себя все обязательства перед вашей лавочкой. Все.
— Как тебе угодно.
— Так все-таки, — говорит Игорь, — куда мы идем?
— Тут есть относительно безопасный перевал. Если мы через него пройдем, то выйдем в конце концов к шоссе. А там посмотрим. Там, с той стороны, течет река. Может, спустимся вниз вдоль русла. Здесь тоже где-то должна быть вода. Попробуем забрать левее. Там увидим, одним словом.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю.
— В кабине, у водителя автобуса, висела карта. Старая карта, еще довоенная, но ведь реки текут по-прежнему…
— Сколько у нас времени? — спрашивает Игорь.
— Пока туман не разойдется? Ну, пара часов.
— Я посплю немного… Мне что-то паршиво.
Он завернулся в проклятую шинель и заснул. Я сидела и смотрела, как перед моим лицом на ветках кустарника конденсируется влага. Дальше ничего не разглядеть.
— Плохо то, что я его убил, — говорит Томас. — Нельзя мне было его убивать. Но он напоролся прямо на нас.
— Нельзя? Почему? И нам вы не дали оружия. Оставили без всякой защиты.
— Никто из нас не убивает. Понимаешь… Иначе — какая разница? Что иначе тут можно сделать?
— Откуда вы взялись? — спрашиваю.
— Мне трудно объяснить. Дело в том, что я и сам точно не знаю.
— Это еще почему?
— Потому что я — это одно, а те, кто за мной стоит, — совсем другое. Это совершенно разные вещи.
— Вот это номер! — говорю. — А кто они такие?
— Не знаю.
— Как такое может быть? На что хоть похожи?
— Не знаю.
— Тогда какого черта вы во все это дерьмо лезете? Ты сам откуда знаешь, что нужно делать?
— У нас есть инструкции. Программа.
— Весь ваш комитет?
— И этот. И еще многие другие. В других местах. Все это началось несколько лет назад. Мы очень тщательно готовились.
— Зачем все это?
— Пытаемся вас спасти, — сказал он.
— Томас, — говорю. — Тут, конечно, погано. Но я терпеть не могу, когда меня дурят. Пусть даже из каких-то высших целей.
