Он так увлекся разглядыванием, что не сразу понял, когда вокруг стало что-то в истерическом темпе происходить. Кого-то просили отодвинуться, кого-то даже просить не стали, отодвинули без слов. Во все стороны катился яростный шепот. По толпе пошли волны, и в месте стояния Паши возникла прерывистая дискретность.
Вокруг замелькали квадратные лица охраны мэрии, продолжая процедуру разреживания толпы. Охранники, одаривая его враждебными взглядами, умело оттеснили зевак в сторону. Среди них оказался и давешний господин, которому охрана, не церемонясь, смяла смокинг и вытолкала прочь. А в священном круге остались Мануйлов со свитой и Паша. У Паши что-то дернулось в животе, и он чуть ударно не описался. Как он не потерял сознания от неожиданности, одному Богу известно.
Они замерли напротив друг друга, словно готовые драться. Возникла немая сцена. Паша согласен был сквозь землю провалиться, только чтобы сразу исчезнуть из этого места.
Из-за спины Мануйлова выбурился не кто иной, как Лазарь. Паша слегка ошалел, хотя куда уж больше. Лазарь был в черном фраке. Он носил его с такой ловкостью, что у Паши возникло подозрение: не брат ли близнец он другого Лазаря, никогда не расстающегося с приталенным пиджаком. Издатель степенно, словно лакей, и одновременно очень доверительно наклонился к мэру и сказал не громко, но очень внятно, предназначая реплику для навостривших перья журналистов:
— А это гордость Алги господин Султанов. Его книги известны всей России.
Мануйлов шагнул к нему и от неожиданности Паша протянул ему руку, которую мэр с готовностью пожал. Поджатие его было вялым, а рука потной.
— Очень рад, — без интонаций проговорил мэр. — Время, когда Алгу считали криминогенным городом, ушло безвозвратно. Сейчас это культурный центр всего побережья. Мы будем номинировать вас на премию мэрии за текущий год. Я лично поддержу вашу кандидатуру, а уж там комиссия пусть решает, — вокруг добродушно и с нескрываемым обожанием хмыкнули, все знали, что без личного одобрения Мануйлова в городе и в туалете боялись пукнуть. — Если есть просьбы, вас запишут.
И мэр, сразу забыв о нем, двинулся дальше. Паша очнулся от осторожного подергивания за рукав. Рядом стоял востроносый очень молодой человек.
— Просьбы есть? — спросил он. — Может, вам нужна квартира? Разрешение на гараж у дома? Говорите сейчас, пока его слово еще в силе.
— А что, пожелания разве лимитированы во времени? — нашел в себе силы сьерничать Паша, он чувствовал себя так, словно по нему танк проехал, хотя и не смог бы объяснить, чего он так испугался.
— У него память тоже не вечная, может забыть. Он же не компьютер. Я так вижу, вы не готовы, вот вам визитка, обратитесь в секретариат мэрии в 215-ю комнату, как созреете. Всего доброго.
Худшее началось, когда процессия удалилась, и охрана сняла блокаду. К Паше выстроилась целая очередь желающих лично засвидетельствовать свое почтение. Какие-то джентльмены с воодушевлением трясли ему руку, и каждый последующий старался проделать эту процедуру дольше и энергичнее предыдущего. Скоро у него оказался целый буклет из визиток. Бесконечные стройкомпании, банки и даже один металлургический комбинат.
Дамы обступили Пашу, норовя прижаться бедром или грудью, чем полностью истощили его и так пострадавшую от стресса нервную систему. Почувствовав насущную потребность освежиться, Паша вышел в коридор. И именно здесь он впервые и увидел Ингу.
Волосы ее были черными словно ночь, а кожа белее сметаны. В широко распахнутых глазах прыгали бесенята, словно она была проказливой школьницей. Инге Брызгиной шел двадцать третий год, У нее была большая грудь и красивые ноги. Она любила облегающие платья из прозрачного шелка и обращалась с сексом так же легко и естественно, как Андрей Аршавин с мячом. Инга сидела на мраморном подоконнике, и взгляд Сорокина сразу уперся в ее ножки, которыми она болтала в воздухе, да так там навек и угнездился.
— Вам тоже надоели эти козявки? — спросила Инга, она обожала жаргонные словечки, и всех обзывала козявками вплоть до президента. — Присаживайтесь, — она указала ножкой на место рядом с собой, при этом молнией сверкнули ее микроскопические черного цвета трусики.
Едва Паша присел, как она запросто опустила руку ему на ногу.
— А вы, правда, настоящий писатель?
— Если по документам, то нет. Я не член союза писателей.
Слово "член" ее рассмешило. Похоже, она знал единственное значение этого слова.
— Вы знаете, как называют члена-корреспондента? Пенис-папарацци! — она буквально закатилась от смеха, откидываясь назад и снова показывая свои маленькие, но очень заметные трусики.
Эта женщина была вся перед ним. Она была доступна как пирожное на столе. Вся предыдущая жизнь показалась Султанову серой и невыразительной. Он почувствовал возбуждение и беспокойство оттого, что она может заметить набухающий в брюках ком. Эти два чувства: яркое животное возбуждение и безотчетное беспокойство шли рука об руку все время его знакомства с Брызгиной. Он заерзал на подоконнике, изо всех сил стараясь вытащить штанину из-под себя и натянуть ее наверх. Его потуги вызвали новый приступ смеха у девицы.
— Что смешинка в рот попала? — неожиданно для себя спросил он довольно грубо.
В ответ напрашивалась ответная грубость. Красотка была не из тех, кто лезет за словцом в карман, не тут то было.
— Еще нет, — широко улыбнулась она, показав во всей красе пухлые жирно намазанные алой помадой губы. — Где тут наша смешинка?
Паша, похолодев от восторга и неожиданности, почувствовал ее руку у себя в паху. Озорно поглядывая ему в глаза, красотка нежными порхающими движениями помассировала его двумя пальчиками. Брюки и трусы не помешали попасть ей точно в цель. Паша понял, что сейчас попросту взорвется от возбуждения, поспешил спуститься с подоконника и направился в туалетную комнату. Девица незамедлительно слезла и, натянув на бедра узкое платье движением подобным тому, с каким натягивают известное резиновое изделие, последовала за ним. Паша оглянулся на шум открываемой двери и нерешительно произнес:
— Здесь вообще то мужская комната.
В ответ она по-хозяйски взяла ее за руку и утащила в одну из кабинок. Места было мало, и когда закрылась дверь, то он буквально придавил девицу к стене, но Инга умудрилась нырнуть вниз, словно была из ртути. Султанов почувствовал, как его брюки сами собой расстегиваются и соскальзывают вниз, а следом незамедлительно, словно санки с горы скользят и плавки. Сопротивлялся он слабо. Он еще никогда не изменял жене и не хотел этого делать впредь. В один из моментов ему даже показалось, что он открыл дверь и вышел. Лишь потом он с немалым удивлением понял, что Инга уже энергично работает горячим и влажным ртом. Поняв, что всякое сопротивление бесполезно, Паша уперся над ней лбом в стену, сомкнул веки, и погрузился в сладкую тьму, нарушаемую лишь вспышками невыносимого наслаждения.
