— А мне не понравилось, — задумчиво сказал Сверчков, и все опять грохнули.
В класс заглянула Виолетта Сергеевна. Никто из учеников даже не шелохнулся, чтобы ее поприветствовать. Она тоже не поздоровалась. "Вежливость" получилась взаимная.
— А говорят, у вас занятия скучные? — спросила Маргулис донельзя слащавым голосом. — Прянишникова, ты же не хотела посещать лекции?
— Да что вы, Виолетта Сергеевна. Так интересно еще никогда не было. Исключая конечно ваши уроки по этике дизайна, — та сделал невинные глаза. — Мы даже хотим попросить господина Султанова о дополнительном цикле лекций.
Он замахал руками.
— Нет уж. Так на вас никакой современной литературы не напасешься.
Султанов собрал немногочисленные листки с записанными на них своими немногочисленными же мыслями, который раз удивляясь, что, будучи приговоренным по судьбе жить и помереть в пиджаке с чужого плеча и в галстуке на резинке, он умудрился взлететь на такую недосягаемую высь, и мысли свои большим людям диктует, вернее отпрыскам больших людей, с которыми не только соприкоснуться, увидеть которых раньше мог разве что за стеклами пролетающих мимом лимузинов с мигалками. И уже направлялся к выходу, когда столкнулся на лестнице с поднимающейся по ней физкультурницей, старающейся удержать сразу три мяча. Впритык к ней сзади двигались две прыщавых подростка, сжигающих пламенными взглядами туго натянутое на крутой заднице учительницы трико. Султанов шуганул подростков и взялся помочь.
— Идут сзади, нет, чтобы помочь! — возмутилась физкультурница.
У них руки заняты, подумал Паша. Если б он был директором, брал бы на работу исключительно пожилых учительниц.
— Меня зовут Рита. А вас я знаю, как зовут, — мило улыбнулась она.
— Трудно в это поверить, но раньше познакомиться с девушкой было для меня проблемой, — признался Паша. — А теперь даже представляться нет нужды.
— Покурим? — предложила Рита.
— Я не курю.
— Я тоже. Это к слову. Постоим. Поговорим. В нашем гадюшнике редко встретится интеллигентный человек.
Они остановились у окна, рядом с которым на информационном табло висело объявление: "Персональное дело Маргариты Витальевны Полумесяцевой. Начало в 18.00"
— За что вас так? — спросил Султанов.
— Ненормативные отношения с учениками старших классов, — махнула она рукой. — Ерунда. Вы вот что скажите, вы, правда, с Вениаминовым знакомы?
— Лично нет. Но мне сказали, что он читал мои опусы.
— Не может быть! — она вскинулась от восторга, острые грудки затряслись, создалось ощущение, что она вот-вот вступит в ненормативные отношения и с Султановым тоже.
— Вам так нравятся его книги? — осведомился он.
— А он разве еще книги пишет? — искренне изумилась она. — Евгений Вениаминов обладатель единственного в своем роде черного пояса по борьбе "Аято-мицу". Таких в мире всего двое. Вы знакомы с этой борьбой?
Султанов торопливо закивал, уверенный, что в противном случае, будет вынужден выслушать никому не нужные подробности неведомой борьбы, которую в мире знали лишь двое. Ему грозила участь стать третьим. Возможно, посмертно. Его избавила от мук Виолетта Сергеевна. Создалось такое ощущение, что она ходила за Султановым по пятам, возникая в кульминационные моменты.
— Маргарита Витальевна, вы себя задерживаете, — сказала она немного в нос. — Все уже собрались. Раньше начнем, раньше пойдем домой.
— Ну, я пошла освобождаться, — невесело улыбнулась физкультурница и упорхнула.
Едва оказавшись в машине, Султанов поспешил включить магнитофон. Вот если бы Лазарь устроил его преподавать в институт базара (то бишь, рынка), то, глядишь, и на 16-ти дисковый чейнджер хватило бы. Но ничего, мы люди не гордые.
На втором месте по воздействию после соответственно сочинительства для Султанова стояла музыка.
Для него это была вещь непознаваемая. Когда он слушал музыку, внутри словно включалась программа, о которой он и представления не имел. Что это за программа? Кто ее заложил? Каковы цели?
Он вспомнил случай из истории, когда молодому Баху доверили сочинить органные пьесы для церкви. Монахи сами были не рады, потому что паства попросту "улетела". Баху потом писать запретили.
Не понимая музыку как явление, Паша использовал ее утилитарно. Она помогала ему войти в особый транс, необходимый для творчества. Это же утверждение было верно, когда ему необходимо было расслабиться. После урока он чувствовал себя вымотанным, класс по — вампирски высасывал из него энергию. Ему необходимо было восстановиться. Смежив веки, он слушал божественное звучание "феличиты", но весь кайф обломался вместе с грубым клацаньем двери, когда кто-то вломился в салон и рухнул на заднее сиденье.
Дверца при этом была захлопнута с треском. Дикость. В его таратайке это не допустимо.
Он резко обернулся и увидел на заднем сиденье свернувшуюся девичью фигуру.
— Дивулина! Что вы себе позволяете? — неподдельно возмутился он.
— Ничего, просто лежу, — спокойно заверила она. — А у вас лицо все такое белое. Я что вас напугала?
— Хуже было бы, если б оно посинело, — пробормотал Султанов. — Может быть, вы все же объясните свое поведение?
— Я все объясню. Но, может быть, все-таки поедем?
— Может быть, и поедем. Все — таки согласитесь, это довольно странно, то вы среди урока встаете и уходите, то в машину ко мне лезете. Может быть, вы потрудитесь принять горизонтальное положение?
— Не могу. Там Утюгов.
— Где? Не вижу никакого Утюгова, — Султанов оглядел двор, но во дворе гуляли одни девочки — старшеклассницы да явная малышня.
Он так и сказал.
— Посмотрите среди малышни.
— Кого? Утюгова? — не понял Паша.
— Среди них мог затеряться кент маленького роста, почти карлик. У него еще полосатая футболка, яркая такая, с выторочкой. Да и лицо старообразное.
По футболке Султанов и вычислил искомого субъекта.
— Курит там один, — признался он.
— Его фамилия Мышковецкий. Это шестерка Утюгова. Повсюду за ним таскается.
— И что он в нем нашел?
— Тот за него заступается вроде. Правда, прилюдно все время сам его достает. Называет его Машкой.
— А этот, Утюгов, он, что, тебя преследует? А ты еще за него заступилась.
— Я не за него заступилась.
— А за кого же тогда?
— Ни за кого. Я вас хотела остановить.
— Меня?! Я что настолько законченный тип, чтобы меня надо было останавливать?
— Если вы были бы настолько законченным, я бы, конечно, не стала ничего предпринимать. Вы для общества еще не потерянный человек.
