— Это ты не знаешь, насколько. У нас с тобой под ногами море нефти. Океан, если хочешь. Звери, говоришь? Так вот, майор. Говорю тебе по секрету. Очень и очень. Каждую каплю бензина, упавшую на землю, я немедленно — сразу, так? — сжигаю. Совсем. Теперь пинчи чуют очень далёко. Мутация. И я тут ни при чем. Нам надо еще дня три или, может, пять, чтобы очистить… Нет, закупорить. Чтобы и духу не было. А потом — ищи нас.
— Ты только что говорил день-два. Что-то не сходится.
— Все сходится. Так. Все уйдут. Машины готовы. Нам нужна ночь. Или две, не знаю пока точно. Ночью твари почти не двигаются. То есть очень медленно. Ты должен это знать.
Я кивнул. В курсе. Его замедленная речь с жутким акцентом здорово меня раздражала.
— И что?
— Мы тут делаем биологическую подушку. — Он поморщился, подбирая слова. — Что-то вроде ваты. Нефть очень, очень близко. Ангар видишь? Там скважина. Мы делаем пробку. Это сложно. Пока они не почуяли. Уже несколько месяцев мы хорошо держим секрет. Запах… Как сказать? Специальные дела, так. Подавляем. Ваше начальство в курсе. Никому об этом больше говорить не надо. Опасно. О-очень. Капитан, который тут был, знал все, но не трепался. Понял? Он даже машины свои никогда не заводил. Страшно. Тут такое может начаться. Поэтому мы консервируем. Тихо. Люди уедут, останутся только двое.
И тут я вспомнил утреннюю бочку с бензином.
Голос у меня сел.
— Олсен, у тебя нет трех суток. — Я сглотнул всухую. — Но сутки я постараюсь…
Глаза у норвежца медленно расширились. Он испугался.
— Почему?
— Бензин пролился. Целый баррель.
Он отвернулся и добрую минуту глядел куда-то в угол. Потом вновь посмотрел на меня. Взгляд его стал нехорошим.
— Я все равно должен закончить начатое. Суток мне не хватит. Никак. Ты должен быть героем, майор. Сутки? Пусть так. Тогда мы приступаем немедленно. Там, — он показал рукой примерно на север, — озеро. Не очень далеко, около семи километров; дорога плохая. Давно построили запруду… Как это? Вал? Плотина, да! Я знаю, как слить воду. Мои люди наполнят чашку… Чашу? Чашу нефтью. Это как раз на сутки. Потом подожжем. Там станет ад! Все пинчинос, сколько их тут есть, окажутся там. Но сутки ты пообещал, да? И мы закончим свою работу.
— Сурово ты, Олсен, — покачал я головой.
— Моя семья много лет жила за счет нефти. Как говорится, изнанка шва нарядного платья цивилизации. Мы с тобой на этой стороне, на изнаночной. Договорились?
— Сутки. Не подведи меня.
— Ты тоже.
— Держи связь.
Солнце, жара, слабый ветерок. Да еще эти самовары, которые броневики, выехали. Чадят. Ну почему никто меня не предупредил? И полковник этот, клерк чертов, он что же, не в курсе? Я мчался обратно на всех парах, вызывая по рации Аргуса и вообще хоть кого-нибудь. Общая тревога! Полная боеготовность! Все на позиции!
Ужасно сознавать, что последние сутки я лепил ошибку за ошибкой, сам не подозревая об этом.
Надо сказать, мне повезло. Нам повезло. Перед нами стоял полк, и два часа он держался, изо всех сил отплевываясь. То есть у меня была фора в эти два злосчастных часа, в течение которых гибли люди. Нормальные, хорошие люди, добровольцы. Да, мы получаем за свою службу деньги. Только я бы тут хотел кое-что уточнить. За работу. Несмотря на то, что мы защищаем собственные идеалы, и пускай это звучит неприлично громко. Да я с этих денег!.. Почти все отсылаю своей семье, которая стала бедствовать после того, как все это началось. И хуже того, когда отдали свои кровные в проект «Вечный народный двигатель» или что-то в этом роде. На той волне много развелось жулья, решившего нажиться на народном горе. Разом появились десятки проектов, альтернативных нефтяным технологиям. Солнечные батареи, гелиевые, трынди-технология, субатомный перегон, хрен-с-редькой-сладок. Про спирт я вообще молчу, тут уж в полный рост постарались. И наплевать, что из-за этого людям просто жрать стало нечего. Цены на продукты взлетели, как, извините, тот, что с редькой на пару. Ладно, извинился.
Теперь копали все. Кроме офицеров. Мы тоже были в мыле. Известно, что зверье по канавам не очень-то. Хотя что значит «не очень»? Просто замедляется скорость передвижения. Мы выигрывали время. Минуты, часы — не знаю. Я запросил помощи у Акулы, тот как-то невнятно пообещал, ссылаясь на то, что все уже расписано. Но хоть пообещал. Толком объяснить ему по открытой связи я не мог. Думаю, это понятно. Зеленые не спят.
Первые попытки проникновения начались даже раньше, чем я предполагал. С одиночками мы справлялись без особого труда и, спасибо дозорным, на дальних подступах. В те сорок или пятьдесят минут я во всей их красе смог рассмотреть гадов через бинокль. Если кому-то что-то говорит помесь каракатицы и лягушки — вот это то самое и есть. Только тварь эта жрет чистый бензин — нефть, керосин, мазут, не важно, — а испражняется, прошу прощения за подробности, чуть ли не святой водой. Бред.
Настоящий бой мы приняли часа за полтора до заката. Сейчас самый умный скажет, что это было убийство и истребление. Оно и было бы, случись это лет пять назад. Вовремя. До того как у тварей не запустился — запустили? — механизм направленной мутации быстротекущего свойства. По этому поводу я до черта слышал умных слов, но запомнить весь этот бред выше моего терпения. В конце концов, я, как и миллионы других, нормальный человек, а не этот, не сноб с кокаиновой понюшкой за пазухой. У меня семья, мы ходим на выборы, болеем за нашу команду, платим налоги, смотрим телевизор — нормальные передачи, а не какую-то муть. Мы люди. Так и относитесь к нам как к людям, а не как к тварям. Я не допущу, чтобы надо мной и моими детьми кто-то проводил свои эксперименты.
Не знаю кто (но это был точно не полковник, взявший себе громкое имя Акула) придумал наш пост. Справа, если смотреть от нашей позиции — лес, густо заросший колючим кустарником. Твари ж не железные, шкурка тоненькая, этого дела не любят. Слева, за дорогой, каменная осыпь. По ней и человеку-то не очень, а уж этим и подавно. Так что перли они по дороге и вдоль нее.
Если б они только не плевались! Уже где-то обожравшаяся нефтью либо бензином эта шестиногая жаба поднималась, раздувалась и отправляла собранную в себе жидкость прямо на огневую точку. И им, безмозглым, плевать, что через секунду пулемет разрежет ее пополам. Попавшая в пулеметную струю горючка вспыхивала, и если бы она была одна. Остальные в это время прыгают вперед метров на пять и тоже плюются. Даже в полете.
И вот тут я оценил «шестнадцать тонн». С их устаревшими осколочными снарядами. Восемь выстрелов в секунду. Одно короткое касание педали. Два пулеметных гнезда уже сгорели, а рассредоточенные зенитки работали в очередь, подчиняясь командам своего дирижера. Я лично отнес ему две фляжки спирта, наказав выдавать бойцам по сто граммов перед каждой ночной сменой. Весь свет, который я мог обеспечить, заливал поле и дорогу перед нами. За ночь случилось всего две атаки, но и те так себе, слабенькие. Что-то у этих гадов с синтезом, не знаю точно, не разбираюсь я в этом, да это и не важно. Но отдельные попытки — утром мы насчитали до пятидесяти — были. Два гада добрались до самых наших окопов, так что мы разменялись один к одному.
