— Восьмое июня, — отозвался Горб.
— Слышь, мужик, с днем рождения! — произнес Культя, обращаясь к камню, и расхохотался.
— Знаешь… Конфетку у ребенка сперли, да еще и насрали… Нехорошо как-то, — сказал Горб заплетающимся языком.
И бомжи уснули. Через некоторое время Горб сквозь сон услышал неразборчивые звуки, похожие одновременно на старческое шамканье и детский лепет: «Дядя спрятал конфетки. Сегодня мой день рождения, и мама всегда дарит мне конфетки. Но я найду их… Нехороший дядя! Он накакал на пол. Мама говорила, что нехорошо какать на пол… И здесь нет конфеток…»
А наутро, проснувшись с жуткой головной болью, он увидел мертвого Культю, с развороченной раной на животе, опутанного собственными внутренностями. Горб не помнил, как добрался до ограды и как перемахнул через ее двухметровые бетонные блоки. Но на следующий день он очнулся жутко избитым, с ужасным похмельем и уже совсем в другом городе.
***
История закончилась, и Горб с товарищем, улегшись на скамейки, успокоились. «Да Шахуньи они еще успеют выспаться, а мне — выходить скоро», — подумал я. Лезть в рюкзак за книгой не хотелось, и я тоже задремал.
«Это другой дядя спрятал конфетки. Он тоже нехороший дядя и даже не поздравил меня с днем рождения…» — услышал я сквозь сон, а затем проснулся от жуткого крика Горба:
— Он тут! Это он, он хочет искать у меня в животе! Он вернулся!
Валяясь на полу, Горб сучил в воздухе ногами и руками, будто отбиваясь от чего-то, нависшего сверху, а его недавний собеседник мирно храпел на своей скамейке.
Электричка уже переехала мост через Линду, и мне пора было выходить. От станции вглубь садоводческих товариществ вела песчаная дорога, где все еще работал киоск с непременным набором спиртного и жвачек.
Я вышел, но что-то заставило меня бросить взгляд на ярко освещенные окна моего вагона. Внутри я увидел единственную фигуру — РЕБЕНКА ЛЕТ ПЯТИ С ОКРОВАВЛЕННЫМИ ПО ЛОКОТЬ РУКАМИ. И почему-то я вспомнил, что сегодня восьмое июня. А когда наши взгляды встретились, я только и смог сделать, что выдавить фразу:
— С днем рождения!
А полусгнившие губы ребенка озарила улыбка.
Георгий Арефьев
Сказание о голове и безголовых
Жил на свете Путанов. Жил-поживал, склероз наживал. И все у Путанова было путем, да вот завелись в голове его мысли. Чувствовал он остро, как в мозгах они тихонько копошатся, щекочутся, извилинами шевелят. Вконец измучили — спокойно спать мешают, с фуршетов в зал читальный гонят и думать постоянно заставляют — прямо жизни не дают.
Хотел Путанов к знахарю пойти — авось поможет, да мысли воспротивились: дескать, над головою спутники летают, и люди скоро будут пьянствовать на Марсе, не стыдно ль колдунам-то доверяться в наше время? Ну, делать нечего, отправился Путанов в поликлинику. Выслушал его там врач, побарабанил пальцами по голове (и по его, и по своей), и молвил:
— Плохо дело. Трепанация нужна.
— И так вокруг одна сплошная трепанация на заседаньях и в газетах, — возмутился тут Путанов. — А дела не видать!
— Hу что вы, пациент, трепаться зря не стану — без обмана, всего и дел-то, дырку в голове вам провертеть! И мысли через эту щелку частично вытекут, частично испарятся.
Задумался Путанов было, да вовремя одумался он думать, пока критические мысли не родились и в разговор невовремя не встряли.
— Надо, значит надо, — отвечает. — От лишней дырки в черепушке вреда не будет — это и ребенку ясно.
…Очнувшись от тяжелого дурмана, он поднял руку к голове, но пальцы, ослабев после наркоза, наткнулись на бинты и в них увязли.
— Больной, вы слышите меня? — навис над ним хирург. — Мы вскрыли череп, но оказалось, что весь мозг был поражен идеями и излечению, увы, не подлежал. Спасти вас от ума могла лишь ампутация башки. Ее мы удалили на рассвете. Но не тревожьтесь, шрам почти что не заметен будет — делали на совесть. А в понедельник — на работу. Вы кем работаете? Депутатом? Чудесно — голова вам абсолютно не нужна.
Ко вторнику Путанов в этом убедился.
Не обошлось без недоразумений — пришлось сниматься заново на удостоверение и паспорт, но, в целом, жизнь катилась по привычной колее. Ну, правда, некоторые молча изумлялись: а как он видит, если нет ни глаз, ни даже головы, с высот которой взгляд они бросали прежде?
Но сам Путанов ничему не удивлялся, ему, естественно, и в голову такой вопрос не приходил… А засыпал теперь он сразу и, к тому же, без подушки. Для выездов же за рубеж, где издавна не любят безголовых (предрассудок недостойный!), он заказал протез с орлиным профилем и благородной сединой. (Не он был первым, и не он последним — сколько их, пустоголовых, или ватою набитых, с экрана и с газетных фотографий взглядом немигающим, остекленевшим смотрят якобы на нас. Пора б привыкнуть и не обращать вниманья).
А дома проще обходиться без протеза. Вот поздно вечером шофер такси, не разглядев, как заорет: «Куда ты под колеса прешься, безголовый раз…!» Но, не окончив, тут же извинился и, побелев, на красный свет умчался!
В родных пенатах накладные головы излишни (а настоящие — накладны) — немало ныне появилось тех, которым голова не интересна, был бы слышен звон, а лучше, шелест…
А деньги у Путанова водились — немало сэкономил он на шляпах, на шампунях, на бритье и стрижке, и на мыслях нудных о том, что взятки брать нехорошо, нечестно, недостойно.
И жил Путанов еще долго и счастливо, и умер в один день.
Аминь.
Вероника Батхен
Просто сказка
…Ей было девятнадцать лет. Она жила в однокомнатной квартире на третьем этаже дома-хрущевки в спальном районе Москвы, училась на журфаке МГУ, любила стихи и селедку под шубой. И три рыцаря мечтали о руке и сердце прекрасной Дамы — бизнесмен, владелец преуспевающей компьютерной фирмы; перспективный кандидат-астрофизик, восходившее светило науки; и молодой поэт, наделенный всеми мыслимыми достоинствами, кроме денег и здравого смысла. Она колебалась, не умея, а может быть, не желая выбирать, и, наконец, незадолго до нового года, объявила поклонникам, что выйдет замуж за того из них, кто придумает самый чудесный подарок.
Она долго готовилась к этому вечеру — свечи, шампанское, роскошный стол, любимое белое платье и мягкая постель с пушистым верблюжим пледом — все для прекрасного Принца.
Первым пришел бизнесмен.
— Нашу свадьбу мы отметим в Париже. Вот билеты на самолет и ключи от номера в «Рице». Мы увидим Монмартр и Нотр дам де Пари, будем пить столетний коньяк в лучшем ресторане Елисейских полей, с высоты Эйфелевой башни весь мир ляжет к нашим ногам! Рейс через час — ты поедешь?
