— Николушка, пойду. Оборву ваш поводок — настолько — то я в порядке. Козыри у меня.
— А хочешь — докажу, что ты не в порядке?
— Потому что забрался в капсулу? — Юнссон пренебрежительно махнул перчаткой.
— А вовсе нет, — сказал Хайдаров. — Забрался ты ловко. Доказать?
— Докажи.
— Тогда подключишь датчики?
— Предположим.
— Ну слушай. Рвать трос надо было сразу, без тары — бары.
— Что?
— А то, что плохо соображаешь, Тиль. Пока ты беседовал, Албакай и Бутенко вошли в шлюзовую, а Киоси начал вирать лебедку… Поздно, говорю тебе!
Инженер и врач еще надевали скафандры, а Такэда выбирал слабину троса, но это было неважно — Юнссон понял, что оборвать трос ему не дадут. Чтобы проделать такую штуку, надо вернуться метров на пятьдесят к кораблю, ослабив этим трос, а затем рвануть на полной тяге, с разгона. Но теперь Такэда не даст ослабить трос. Лебедка сумеет выбирать слабину быстрее, чем капсула ее создаст.
Юнссон опустил руку, протянутую к секторам тяги. Конечно, он был не в себе, но цель — то у него была благая — выбраться из черноты и спасти корабль. Так рассчитывал Хайдаров, и не ошибся. Юнссон послушался. Беззвучно шевеля губами, он стал подключать скафандр к системе капсулы: приточный шланг, отводящий шланг, энергопитание, контрольный кабель. В надутом скафандре это сделать нелегко. Хайдаров терпеливо ждал. Готовился к сеансу, пустив мысли на самотек, и никак не удавалось сообразить — правильно ли он делает, принуждая Тиля к проверке. С проверкой, или без нее, придется давать Тилю серпанин. Адское снадобье. По сравнению с ним тригразин, инъецированный Уйму — мятная конфетка… А ты не рассуждай, сказал он себе. Серпанин нельзя давать без предварительной проверки мозга — не — льзя, и точка. И не рассуждай.
Юнссон подключил последний кабель. Стюард — автомат капсулы сейчас же наполнил ее воздухом — на экране было видно, что серебристый чехол скафандра сжался на Юнссоне, обтянул плечи. Тем временем рядом с первым монитором: поместили второй, от Оккама, для кривых мозга, и на нем вспыхнула бессильная и бесшумная гроза сознания Тильберта Юнссона, подсознания и всего остального. Николай мужественно потянул монитор к себе — с чувством отчаяния. Четвертый сеанс за три часа. И после сеанса не будет времени отдохнуть, о великий космос…
…Отодвигая от себя монитор, он не рассчитал движения — плоская тяжелая коробка полетела в экраны, дернула кабель и рванулась обратно. Невесомость… Кто — то перехватил монитор. Кто — то — кажется, Сперантов — подсунул Хайдарову термос с горячим кофе. Николай заставил «себя сделать три глотка. Его здорово трясло, не столько от усталости, сколько от сострадания. Бедняга Тиль. Тяжела расплата за тайную ненависть… Конечно, серпанин. Это — сейчас. Но как быть с тобою дальше? Да, надо же устроить консилиум с Жерменом…
Корабельный куратор сидел рядом. Он еще смотрел кривые. Многоцветное страдание Тиля металось на его мониторе, завораживало взгляд, укачивало, по Марсель наблюдал его равнодушно — поднимал глаза, посматривал то на командира, то на Хайдарова. И, перехватив этот встревоженный, но легкомысленный взгляд, Хайдаров пришел в ярость.
Марсель Жермен, вы предатель. Пусть я фанатик, но куратор не имеет права становиться куратором наполовину. Пусть я миллион раз пристрастен. Только добрые имеют право быть добрыми, но я не верю, что у вас не хватило доброты. Мужества, вот чего не хватило. Впрочем, это ваше дело.
…Он слышал голос командира: «Инженерный отсек, результаты?» И ответ Сперантова: «Не можем порадовать, командир. Все в статистических пределах фона. Какие — то ничтожные отклонения гравиметров… То же и с излучением… Скорее — интуитивно, нежели имманентно. М — да. Но я склонен согласиться с пилотом Юнссоном. Пожалуй, что — то есть».
«А, разговаривают, — подумал Хайдаров. — Я пока и отдохну…»
Он прикрыл глаза, вытянул ноги. Приступ ярости прошел так же внезапно, как начался. Извне доносился вежливый голос Сперантова: «Если мы попросим пилота отсоединить кабель, коммутирующий его с кораблем, и заземлить антенну ее — че? Возможно, получим связь… Собственно, это мысль коллеги Такэда…»
«Тиль, разрешаю, — отвечал Уйм. — Заземли ве — че антенну и сними разъем кабеля».
Затем — голос Юнссона:
«Перемычки, перемычки — то где? Киоси, в каком ящике перемычки, клянусь брам — стеньгой? А, нашел… Ставлю под болт антенны, готово… Заземляю…»
«Славно, что его заняли делом», подумал Хайдаров.
Наверху неистово затрещал динамик, что — то закричал Такэда, и треск перебрался в динамик штурманского отсека. — Тихий голос Юнссона заговорил:
«Корабль, не слышу вас, не слышу вас. Даю настройку: раз, два, три, четыре… Киоси, слышу тебя хорошо… Но с треском».
«Так, пора за работу», — Хайдаров открыл глаза.
Уйм сказал:
— Инженерный отсек, благодарю. Трос работает антенной, так?
— Трос вместе с корпусом «Мадагаскара», — отвечал Такэда.
— Понятно. Кураторы, ваше решение о Юнссоне?
— Сейчас будет, — сказал Жермен. Он повернул монитор к Хайдарову. — Видишь?
Грязноватый ноготь Жермена указывал на седьмую шкалу, синяя и голубая, пунктир — штрих — пунктир и так далее. Это все обозначало патологическое снижение инстинкта самосохранения, сверхсоциальность, взрыв самоотверженности, необходимость следовать стандартам поведения, и если стандарты требуют смерти, то умереть.
— Вижу, — сказал Хайдаров. — Твое мнение?.
— Вернуть. Сейчас он может взорвать реактор, чтобы просигналить на Землю.
— Мое мнение, — сказал Хайдаров, — серпанин, ноль пять, перорально.
— Тогда он уснет. Или впадет в апатию, — угрюмо возразил Жермен.
Он стал угрюм от робости. Хайдаров подумал — знает кошка, чье мясо съела. И нажал:
— Пора бы знать, что психика — вроде пива. Ее разливают по кружкам вне бочки. Внутри — то перемешано…
Кажется, он побелел. Его трясло все сильнее, и Жермен испуганно махнул рукой:
— Э, делай как знаешь. Я умываю руки, — и покосился на хайдаровский значок. Ты, мол, профессор и член Совета — не я… Тем временем Сперантов с настырной вежливостью допрашивал Юнссона:
— Следовательно, какое расстояние между черной зоной и корпусом корабля? По вашей оценке?
— Сто десять — сто двадцать сантиметров по моей оценке.
— Граница четкая?
— Очень четкая.
— Не размыта?
— Совершенно не размыта. По иллюминатору проходила, будто заливало тушью, ровным фронтом.
— А сейчас какая дистанция? Между капсулой и черной зоной?
— Оценить не могу. Малая. На глаз — се нет.
