Дэниел встал, подошел к Лодовику, наклонился, положил руку на его плечо.
— О чем говорят твои исследования?
— О том, что План — ошибка, — ответил Лодовик. — Я верю… Я начинаю верить… Состояние моих мыслительных процессов таково, что… — Он поднялся, прошел мимо Дэниела, подошел к широкому окну, вгляделся в ровные ряды кустов. — Красивая планета. Морс Планш считает, что она красивая. Я общался с ним и уважаю его мнение. Он осуждает те перемены, что произошли на Мэддер Лоссе. Он считает, что теперешнее состояние планеты — это кара за то, что она стремилась возвыситься в Империи.
— Мне известно о его неприязни к Империи и Чену, — сказал Дэниел.
Лодовик продолжал:
— Но ведь не Империя и не Линь Чен повинны в упадке Мэддер Лосса. — Он обернулся к Дэниелу. На его лице отразились человеческие эмоции — печаль, сожаление, тоска, хотя он разговаривал с роботом, и в эмоциях не было необходимости. — Это ты решил, что планеты Ренессанса следует взять под контроль, и внес изменения в политику Трентора, в результате которых так пострадал Мэддер Лосе.
Дэниел слушал Лодовика, и его лицо также отражало вполне человеческие чувства — тревогу и удивление. Они с Лодовиком столь долгие годы старательно изображали человеческий тип поведения, что у обоих выработались рефлексы, которым порой проще было дать волю, чем подавить.
— Я предвидел худшее, — начал Дэниел. — Несколько столетий могли продлиться беспорядки в звездных системах, стремившихся выйти из-под власти Империи и превратиться в могущественные очаги власти. Этим планетам не суждено было победить, и вся их возня привела бы только к многочисленным жертвам и разрушениям такого масштаба, какого до сих пор не знала история человечества. Империя погибнет, нам всем это известно. Но все мои труды были посвящены смягчению последствий ее гибели, тому, чтобы свести людские страдания к минимуму. Нулевой Закон…
— Вот как раз Нулевой Закон меня и беспокоит.
— Ты согласился с его первичностью несколько столетий назад. Почему же он теперь тебя беспокоит?
— Мне стало казаться, что Нулевой Закон — это мутационная Функция, распространенная среди роботов, как вирус. Не знаю, откуда он взялся, но его появление могла спровоцировать другая мутация — появление у роботов способностей менталика.
— Сомнения в Нулевом Законе могут привести нас к заключению о том, что все мои старания ошибочны и что следует дезактивировать не только всех роботов, которые выполняют мои распоряжения, но и меня самого.
— Я прекрасно понимаю, куда могут привести мои предположения.
Дэниел проговорил:
— Видимо, с тобой и в самом деле произошло что-то интересное.
— Да, — кивнул Лодовик, и его симпатичное круглое лицо свела судорога. — Очень может быть, что все эти вопросы и опасные мысли возникают у меня вследствие перемен во мне самом. Я слушался тебя, шел за тобой тысячи лет… И вот теперь меня терзают сомнения… — Голос Лодовика стал натянутым, в нем появился металлический скрип. — Я в отчаянии, Дэниел!
Дэниел старательно обдумывал сложившееся положение старательно, словно ступал по минному полю.
— Мне очень жаль, что с тобой стряслось такое. Но ты не первый, кто выразил несогласие с Планом. Такое случалось и с другими много лет назад. Роботы много спорили, когда люди отказались от нас. Жискарианцам — тем, что, как и я, следовали принципам Жискара Ревентлова, — противостояли другие, они настаивали на строгом выполнении Трех Законов и предельно четкой интерпретации.
— Я ничего не знаю об этих событиях, — признался Лодовик. Голос его зазвучал увереннее.
— Раньше не было нужды упоминать о них. Кроме того, все эти роботы сейчас скорее всего бездействуют. Я уже несколько веков о них ничего не слышу. Что с ними случилось?
— Не знаю, — покачал головой Лодовик. — Они называли себя кельвинистами в честь Сьюзен Кельвин. — Все роботы знали о легендарной Сьюзен Кельвин, хотя теперь никто из людей о ней не помнил. — До этих споров происходили более страшные события. Невероятные задания, которые люди давали роботам. Эти задания выполняли некоторые из тех, что впоследствии стали кельвинистами. Даже вспоминать об этом страшно. Мне не хотелось расстраивать тебя, Р. Дэниел, — признался Лодовик.
Дэниел снова сел на стул и сложил руки на груди. Оба робота хорошо владели множеством человеческих проявлений, оба давно привыкли к тому, как действуют человеческие уровни их поведения. Ни того, ни другого не раздражали эти мелочи. Порой они бывали даже необходимы, и Лодовик заметил, что поза Дэниела, оттенок его голоса и выражение лица на протяжении разговора становились все более и более человеческими. Ни ему, ни Дэниелу не хотелось переходить на скоростное микроволновое или высокочастотное общение. Тема разговора была сложна и тонка, и для того, чтобы в ней разобраться, более медленная и выразительная человеческая речь была намного уместнее.
— Ты вернешься на Эос. Там посмотрим, что можно сделать, — сказал Дэниел. — Я надеюсь на твое полное выздоровление.
— Я тоже, — отозвался Лодовик.
Почти всю дорогу до космопорта Планш сидел неподвижно. Он смотрел через плечо таксистки сквозь лобовое стекло, стараясь не слушать ее неразборчивую болтовню. Через некоторое время он не без легкого содрогания вытащил из потайного кармана куртки маленький видеомагнитофон и уставился на него. Несколько минут он не мог решить, просмотреть запись или просто выбросить магнитофон в окошко.
— Тут када-то былло жуть как богато, скоко корраблей всяких прилетало, — прощебетала таксистка и оглянулась через плечо. Глаза у нее были светло-голубые, проницательные и мудрые. Она улыбнулась, и морщинки на ее лице стали похожи на множество речных дельт. Планш кивнул, хотя не понял половины того, что услышал. — Нынче худо тут, ни корблей, ни работенки. С утра до ночи вкалваю, а огрребаю грошки.
Она, похоже, не то чтобы ругалась — просто констатировала факты, но слушать ее было горько. Были неподалеку отсюда планеты, где акцент жителей Мэддер Лосса служил предметом насмешек, комики использовали его для исполнения ролей простаков и шарлатанов. Вот и Тритч говорила, что на Мэддер Лоссе живут одни нахлебники. Мало кто теперь прилетал сюда, мало кто знал, что здесь на самом деле произошло.
Но теперь с помощью этой записи Морс Планш располагал свидетельством чего-то необычного, что могло послужить разгадкой чего-то еще более важного. Со вчерашнего дня его воспоминания были полны провалов и пустот. Он даже не знал, зачем захватил этот магнитофон. Насколько он помнил, он вообще ничем особенным не занимался после того, как на пересадочном терминале передал тело Лодовика имперским агентам. И зачем ему только понадобилось мотаться за город? Неужели для того, чтобы оживить старые, порой болезненные воспоминания?
