— Я не безумен!
— Да ты только вспомни, чего ты натворил ради горстки людей! — сказал Бёртон.
— Я не безумен! Я сделал это из-за любви.
— В любви тоже есть свое безумие, — не сдавался Бёртон. Откинувшись в кресле, он выпустил струю дыма и добавил: — Впрочем, в данный момент меня совершенно не волнует, спятил ты или нет. Но ты так и не ответил на главный вопрос. Должны мы вернуться в долину или можем остаться здесь?
— Я думаю, вы можете остаться, — ответил Лога. — По-моему, вы достигли такого уровня, когда вам можно доверять, и будете отныне жить в любви, наслаждаясь обществом друг друга. Кстати, вы вполне можете воскресить еще кого-нибудь. Я собираюсь переселить сюда своих близких и показать им, как они должны себя вести, если хотят стать бессмертными. Некоторые из них…
— Значит, некоторые из них вызывают у тебя сомнения? — перебил его Бёртон.
— Нам говорили, что оценка духовного уровня личности для «продвижения» производится автоматически, — нагнувшись через стол и глядя на Логу в упор, сказал Фрайгейт. — Что решение не зависит от людских суждений. Так кто же будет нас судить?
Бёртон раздраженно зыркнул на американца, хотя и сам не раз задавался таким вопросом. Но главный вопрос он только что задал. А остальные могли и подождать.
— Судить будет компьютер. Людей, участвующих в проекте, накормят такой едой, от которой они заснут и умрут. Потом компьютер просмотрит их ватаны. Как вы знаете, цвет ватана и его ширина свидетельствуют о нравственном развитии индивидуума. Те, что будут признаны годными, воссоединятся на Земле со своими телами. Остальные же будут выпущены в космос — пускай летят куда хотят.
— И все это на основании суждения машины? — сказал Фрайгейт.
— Ее суждения безупречны.
— Пока никто не вмешивается, — заметил Бёртон.
— Это маловероятно.
— Благодаря тебе — еще как вероятно! — сказал Бёртон.
— Меня здесь не будет! — заявил Лога, кинув на него свирепый взгляд.
— А где же ты будешь?
— Я сяду на один из кораблей, что стоят в ангаре, и улечу на необитаемую планету.
— Ты мог это сделать в любую минуту, как только освободился от своих товарищей этиков и их агентов, — вмешался Фрайгейт. — Почему ты попросту не забрал свое семейство и не улетел?
Лога посмотрел на Фрайгейта так, словно не в силах был поверить, что кто-то способен сказать такое.
— Нет, я не мог так поступить.
— Но почему? — спросил Бёртон. — Это было бы вполне логично.
— Потому что они не готовы. Они бы не выдержали проверки. Компьютер бы их забраковал и обрек на гибель.
— Ну что за чушь ты несешь? — изумился Фрайгейт. — Какое тебе дело до компьютера и его оценок? Вы поселились бы на какой-нибудь планете и жили бы себе спокойно. Ни тебя, ни твою семью там и за тысячу лет никто бы не нашел!
Лога нахмурился. На лбу у него выступила испарина.
— Ты не понимаешь! Они бы там не выжили! Они не смогли бы «продвигаться». Я не могу забрать их отсюда, пока они не достигнут такого уровня, когда сумеют совладать с бессмертием.
Друзья переглянулись, сказав друг другу взглядами: «Он спятил».
Бёртон вздохнул, наклонился вперед, пошарил под столешницей и нащупал на полочке лучемет, лежавший там со дня постройки замка. Поставив пальцем боковой ограничитель на парализующую мощность, он молниеносно вытащил оружие и нажал на язычок, служивший спускателем. Очень бледный красный луч ударил Логу в грудь, и этик свалился навзничь.
— У меня не было другого выхода, — сказал Бёртон. — Он безнадежный псих, и он наверняка отправил бы нас назад в долину. А что бы он натворил потом — одному богу известно.
Фрайгейт по приказу Бёртона сбегал и принес из конвертера шприц с необходимым количеством снотворного. Бёртон остался на страже, готовый выстрелить еще раз, если Лога начнет шевелиться. Организм у этика был поистине могучим; выстрел, который парализовал бы любого человека, привел его лишь в полубессознательное состояние.
Несколько минут Бёртон шагал по балкону, пытаясь сообразить, что же делать с Логой дальше. Его необходимо было оставить в живых. Едва он умрет, как тотчас воскреснет в каком-нибудь укромном уголке. И тогда четверке уцелевших придет конец, поскольку Лога полностью подчинил себе компьютер. Если этика поместить в криогенную камеру, машина все равно сочтет его ватан свободным от тела и воскресит Логу где-нибудь в башне. А если его разбудить, но посадить под замок, он сумеет покончить с собой, какие бы меры предосторожности они ни принимали. Пусть даже им удастся хирургическим путем изъять из его мозга смертельный яд, приводимый в действие всего одним произнесенным про себя кодовым словом, Лога сможет проглотить свой язык и задохнуться. Язык, конечно, можно отрезать, но Бёртон понимал, что на такое у него никогда не хватит духу.
В принципе Логу можно было регулярно накачивать снотворным. Однако Бёртон сомневался, сумеет ли этик прожить в таком состоянии тридцать три года. А просить компьютер просканировать память Логи, чтобы найти спрятанные им шарики с матрицами, было бессмысленно. Компьютеру наверняка приказано не выполнять подобных заданий.
Бёртон вдруг остановился и улыбнулся. Есть выход!
Разработка плана заняла два дня, поскольку необходимо было продумать все до мелочей. Стоит им допустить хоть одну ошибку — и Лога в конце концов победит.
Бёртон заказал компьютеру создать андроида, как две капли воды похожего на Логу по виду и по голосу. Внутреннее строение андроида тоже было идентично оригиналу, за исключением мозгов, которые у этика были гораздо сложнее. Будь андроид стопроцентной копией, он во многих аспектах стал бы самим Логой и вел бы себя соответственно. Единственная разница, хотя и весьма существенная, заключалась бы в том, что андроид не обладал бы самосознанием.
Бёртон словесно запрограммировал андроида на языке этиков, а затем велел ему передать парочку приказов компьютеру. Машина проверила отпечатки голоса, электрическое поле кожи, форму лица и тела, цвет кожи, волос и глаз, форму ушной раковины и химический состав запахов и потовых выделений Логи. Кроме того, компьютер сверил отпечатки пальцев, кисти и ступни.
К несчастью, несмотря на то что результаты проверки его удовлетворили, компьютер отказался повиноваться андроиду, пока тот не скажет кодовое слово.
— Какая жалость! — сказал Бёртон друзьям. — Все упирается в одно лишь слово или фразу, однако вариантов может быть больше миллиона!
Ответом ему было угрюмое молчание; даже Ли По в кои-то веки не раскрыл рта.
