— Ты понятия не имеешь, чего они хотят, — заявил он, когда они уселись на противоположных концах кушетки. — Насколько я понимаю, они собираются похитить твою душу… И меня не волнует, что именно они говорят; так или иначе, все звучит достаточно подозрительно, не так ли?
Патриция, не двигаясь, смотрела на иллюзартовое окно с елями и голубым небом над ними.
— Полагаю, они смогли бы это сделать, если бы хотели, — сказала она.
— Могли бы, черт побери!. Мы ничего о них не знаем! Они манипулировали нашим мнением с того самого момента, как мы здесь появились.
— Они пытались учить нас. Мы знаем сейчас намного больше, чем раньше. То, что говорили Ольми и Рам Кикура, вполне объяснимо.
Лэньер протестующе затряс головой. Его мнение было противоположным; гнев медленно тлел внутри него, словно уголь, и он не в силах был его подавить.
— Они фактически не оставляют тебе выбора…
— Нет, оставляют, — настаивала Патриция. — Они не смогут отобрать у меня то, чего я не отдам добровольно.
— Черт побери! — взорвался Лэньер. Он встал и начал большими шагами ходить по комнате, которая, как он знал, была не более трех метров в ширину. Однако границы не ощущалось. Иллюзия была абсолютной — вплоть до расстояний. — Здесь все обман. Похоже, мы вообще не видели ничего реального с тех пор, как оказались здесь. И в этом есть смысл: зачем показывать нам больше, чем следует?
— Они не… — Патриция пыталась найти подходящее слово. — Не плохие люди.
— Ты всерьез воспринимаешь болтовню о том, что ты, якобы, учитель, предтеча?
— Почему бы и нет? — Патриция повернулась к Гарри. Он подошел к кушетке и взял ее за руку. — Я видела некоторые статьи, которые напишу… — Она крепко зажмурилась и покачала головой, приложив другую руку к щеке. — Вероятно, я никогда их не напишу… но другая, которая тоже я, напишет или уже написала. И то, что там говорится, действительно существует в моей голове, не сформировавшись до конца, уже несколько лет. Я почти всегда знала, что я единственная в нашем времени, в нашем мире, кто всерьез думает о подобных вещах. Так что я не могу в это не верить. — Она улыбнулась. — Джудит Хоффман считала, что я единственная, и ты с этим соглашался.
— Тебе нравится быть их героем? Так?
«Ты слишком жесток к ней, — подумал Лэньер. — Спокойнее. И почему ты, собственно, сердишься?»
— Нет, — мягко произнесла она. — Меня это не волнует. Сейчас меня вообще мало что волнует.
Лэньер отпустил руку Патриции и обошел вокруг стола, потирая подбородок и искоса бросая на нее взгляды.
— Ты просто хочешь домой.
Патриция кивнула.
— Ты не сможешь вернуться.
— Смогу.
— Как?
— Ты знаешь основы, Гарри.
— Я хочу подробностей. Как ты сможешь найти дом?
— Если они научат меня, как пользоваться клавикулой, я вернусь в пустую секцию коридора, через которую мы пролетали, и поищу там геометрическое сосредоточение. Для них геометрические сосредоточения — нечто вроде свалок, бесполезные зоны или даже хуже, чем бесполезные. Но именно там я смогу найти дорогу домой.
— Не слишком четкий план.
— Они научат меня, — сказала она, глядя на Лэньера большими черными глазами, которые были теперь вовсе не круглыми кошачьими, но совершенно спокойными.
— И что они возьмут взамен?
— Ничего! — Патриция откинула голову на подушку. — Они только скопируют, а не возьмут.
— Как ты можешь им доверять?
Она не ответила.
— Тебе правда не нужно времени на размышления?
— Нет, — согласилась она.
— Боже мой!
Она встала и крепко обняла Гарри, прижавшись щекой к его плечу.
— Не знаю, что я значу для тебя, но должна тебя поблагодарить.
Он погладил ее по голове и уставился в угол, моргая и опустив уголки губ.
— Я тоже не знаю.
— Мне начинает казаться, что я не человек.
— Ты…
Лэньер не закончил.
— То, о чем я думаю… некоторым образом делает меня больше похожей на них, чем на тебя. Понимаешь?
— Нет.
— Полагаю, что по этому мое Таинство и подходит Корженовскому. У него были похожие мысли, и похожие цели. Он хотел вернуть свой народ домой.
Лэньер с сомнением покачал головой.
— Они не причинят мне вреда. Они собираются научить меня. Я должна сказать «да».
— Тебя шантажируют.
Патриция внезапно подняла голову, нахмурившись.
— Нет, — рассеянно ответила она. — Не больше, чем я их. Гарри, я только что подумала… Почему я не подумала об этом раньше? Зачем они открывают еще одни ворота?
— Не знаю, — бросил Лэньер. Вопрос показался ему совершенно несущественным.
— Я их спрошу.
Он засмеялся.
— Ты серьезно?
— Вот почему нас привезли сюда, чтобы показать церемонию… Ну, наверное, это не главная причина, но это часть целого.
Он на мгновение задумался, все еще обнимая Патрицию. Несмотря на все, несмотря на свои сомнения, страхи и подозрения, он вынужден был согласиться…
В этом что-то было.
— Я думаю, нам нужно поспать, — сказала Патриция.
Он хотел предложить ей любовь, но понял, что сейчас Патриция не испытывает в этом необходимости. Перед ней была ее цель; все остальное, включая обстановку и кровать, на которой они сидели, было лишь фоном.
Из-за этого Лэньер почувствовал себя чем-то малозначительным. Его еще раз удивило, насколько изменилась Патриция с тех пор, как появилась на Камне.
— Я человек? — спросила она, когда они легли рядом.
— Вероятно.
Лэньер старался говорить ровно, что ему не вполне удавалось.
К тому времени, когда корабль ван Хамфьюиса прибыл на то место, где прежде находился Аксис, все ворота впереди и позади него вдоль Пути были закрыты, а трассы между ними пусты. Ситуация не имела прецедентов за всю историю Пути.
Аксис отправился в путешествие. Под руководством делегата Розена Гарднера с силовых станций города были выбиты последние защитники. У убитых, были аккуратно извлечены импланты — пока их было сто восемьдесят три. Количество беспокоило Гарднера, но эта смерть не была необратимой. Взяв под свой контроль движение вдоль потока, он придал Аксису ускорение, двигаясь на юг, к Пушинке. Путешествие заняло шестнадцать часов; корабль ван Хамфьюиса шел следом, но президент мало что мог сделать.
В шестой камере Пушинки четыре члена гарднеровской фракции Корженовского совершили самое серьезное преступление — они внесли изменения в механизме Пути. Нарушение было минимальным, но наказанием даже за минимальное вмешательство было лишение тела и полное стирание всех записей личности. Гарднер знал, что с этого момента обратной дороги нет.
