Короче говоря, я заказал картины распределения самоубийств – всех чохом и немотивированных отдельно – по следующему набору параметров:
1. Возраст.
2. Пол.
3. Образование.
4. Социальный статус.
5. Семейное положение.
6. Регион.
7. Индекс здоровья по последнему обследованию – отдельно по основным показателям.
Поразмыслив и пощипав себя за ухо (скверная привычка, никак не могу отделаться), я добавил еще несколько пунктов:
8. Дата события и время суток.
9. Способ ухода из жизни.
10. Предшествующие попытки самоубийства.
11. Наличие свидетелей.
12. Групповой/одиночный суицид.
Факты – упрямая вещь, но статистика гораздо сговорчивее, как сказал кто-то умный. Черта с два. Целый час я рылся в ворохе гистограмм, как скарабей в навозе, пытаясь слепить мало-мальски рациональный подход к проблеме, и не преуспел. Я и не слишком надеялся.
Мужчин-самоубийц оказалось несколько больше, чем женщин, но расхождение не было очень уж существенным; стариков – несколько меньше, чем людей молодого и среднего возраста. Впрочем, само по себе это еще ни о чем не говорило: стариков вообще меньше. Я вывел новые цифры – в процентах к представительности возрастных групп – и убедился, что был прав.
Ниже всего оказался детский процент. Вообще ни одного случая до шести лет и нормально низкий фоновый уровень – до 13. Но выше 13 лет кривая резко устремлялась вверх, делала перегиб где-то на 18 и достигала «полочки» примерно к 23–24 годам, практически не меняясь по средним и старшим возрастным группам. Возрастная кривая «нормальных» самоубийств была другая. Ну и что?
Здоровье. Естественно, прежде всего меня интересовало здоровье психическое. Оперируя выборкой, включающей в себя только тех, кто в последние годы проходил толковое психиатрическое обследование, я узнал, что процент умалишенных самоубийц за последний год действительно вырос. Пожалуй, это следовало запомнить – хотя подсчитанная неопределенность оценки почти в точности равнялась наблюдаемому росту. Все-таки выборка оказалась не слишком большой. Рассматривать статистику отдельно по шизофреникам, параноикам и еще бог знает по кому сейчас просто не имело смысла.
Притом сведись проблема исключительно к самоубийствам умалишенных – не стал бы Нетленные Мощи так трепыхаться.
Мои попытки уловить какую-то связь с образованием и семейным положением жертв также не дали результата. Почти то же самое, что и для фона. Распределение по времени суток оказалось в первом приближении равномерным. Сравнительные таблицы способов самоубийств выявили лишь одно – «экзотики» по аномальному суициду наблюдалось заметно больше. Например, в статистике суицидальных отравлений почти три процента пришлись на отравления серной кислотой и более семи процентов – этиленгликолем. Дешевые и легко доступные автомобильные жидкости, почему бы ими не воспользоваться, если в домашней аптечке нет барбитуратов…
Опять же: ну и что? Кроме вывода о том, что несчастные жертвы, по-видимому, были одержимы манией покончить счеты с жизнью как можно скорее. Так это и без того интуитивно понятно.
Групповых актов выявилось не больше, чем в фоне, преобладали одиночки. Для 18,7 процента самоубийц попытка лишить себя жизни была не первой, в том числе для 2,9 % – третьей или более. В 55,1 % случаев для повторной попытки был применен тот же способ, в 20,4 % – сходный по типу. Как раз это было понятно: мне приходилось слышать о том, что потенциальные самоубийцы частенько «зацикливаются» на каком-либо одном способе лишить себя жизни. Заодно подумалось о том, что в число выбравших сходный, но не тот же способ естественно включить приятеля Ольги, как его… Андрей, кажется. Не все ли равно, обо что разбиться: о дерево или об асфальтовую дорожку у больничного корпуса?..
Даст мне это что-нибудь? Нет, конечно.
Беглая пробежка по социальным группам показала, что готовым решением не пахнет и здесь. Везде наблюдался более-менее пропорциональный рост, а отлавливать эффекты второго порядка я не собирался. Бросалось в глаза только одно: большее, чем в других социальных слоях, увеличение частоты самоубийств в тюрьмах и исправительно-трудовых учреждениях. Здесь я на всякий случай поставил мысленную «птичку», хотя без дополнительной информации ни в чем не был уверен. Все-таки любая пенитенциарная система далеко не рай для оказавшихся внутри ее людей, там и нормальный уровень самоубийств отнюдь не низок. Причем в лагерном мире не так-то просто вычленить из общей массы чисто немотивированные самоубийства – где-где, а там мотивов хватает.
Свидетели происшествия наличествовали примерно в каждом десятом случае. Гм… Не понимаю, для чего я вообще ввел этот пункт. Работа со свидетелями к математической статистике никакого отношения не имеет, и пусть ею занимаются те, кому положено этим заниматься.
Я вынужден был констатировать, что вся эта лавина данных весьма далека от категорий здравого смысла. Примерно так я и ожидал. Впрочем, здравый смысл – настолько примитивно организованная материя мышления, что она должна помещаться не в головном мозге, не в спинном даже, а где-нибудь в коленной чашечке…
Ладно, проехали.
Я вздохнул и перешел к распределению по регионам. Сенсаций не оказалось: повсюду примерно одно и то же, с незначительными отклонениями, дисперсия мала. Уже одно это уничтожало на корню всякие гипотезы об эпидемии. Но пусть мои ребята покопают и в этом направлении, останавливать не буду… И заведомо ложные гипотезы полезны. Лучше искать то, чего не существует в природе, чем искать вообще неизвестно что.
Правда, в сельской местности процент оказался несколько меньшим, чем в городской, но что это означало – влияние свежего воздуха или скверную работу структур, информирующих Домоседова, – я не понял. Вполне можно предположить, что информация из малообжитых районов приходит с опозданием на несколько дней – вот вам и разница в статистике.
В 35 процентах случаев самоубийство совершалось дома, 59 процентов приходилось на тот же населенный пункт или ближайшие окрестности. В остальных случаях люди лишали себя жизни вдали от привычного места жительства, в том числе чуть менее двух процентов выпадало на заграницу.
Какой-либо закономерности тут не просматривалось. Обыкновенное среднестатистическое распределение населения по территории. Запрошенные мною точные данные подтвердили, что расхождение начиналось с десятых долей процента.
Строго говоря, такой вывод уже кое-что дает, рассудил я. Выходит, ненормальным самоубийцам ВСЕ РАВНО, ГДЕ уходить из жизни, важен результат, а не обстановка. Вывод интересный, аналитики за него, несомненно, уцепятся, а что он даст мне сейчас?
Ничего.
Дата. С первого взгляда было ясно, что Нетленный не врал. Экспоненциальный рост.
Стоп!.. Мне показалось, что я напал на некую мысль. Не в дате дело. На дату – наплюнуть… Ага, вот оно что: распределение по регионам оказалось практически равномерным – в процентах к численности проживающего там населения, разумеется. Но ведь так не бывает! Не знаю, с чем связан сей прискорбный факт, какой геофизический или человеческий фактор играет тут роль – такие вопросы спокон веку в ведении Службы Духовного Здоровья, – но есть регионы, в которых количество самоубийств из года в год ЗАМЕТНО ПРЕВЫШАЕТ средний фоновый уровень! Я немедленно затребовал суицидальную статистику за позапрошлый год, развернул ее в трехмерную гистограмму по регионам и провел сравнение. Так и есть: теперь региональные «пики» и «впадины» заметно сгладились, а некоторые из не очень явно выраженных вершин исчезли почти совершенно! Итак, запишем: всплеск аномального суицида не связан с региональными особенностями и проявляется равно по всей терри…
Стоп. Такой вывод я уже делал. Пока он никуда меня не привел, кроме как ткнул носом в то, что аномальный суицид – это не суицид фоновый. Так я это и сам знаю.
Странно. Совсем не похоже на эпидемию – нет картины распространения. Даже если предположить неожиданную активацию сразу сотен, если не тысяч, природных очагов и учесть мобильность заразных попрыгунчиков… нет, не получается.
Стоп! В третий раз. Прежнюю формулировку вывода побоку, пишем новую. Итак: существует неизвестный нам фактор (вероятно, один, а не группа), определяющий наблюдаемый всплеск. И фактор этот практически не зависит от простых, понятных вещей, и уж меньше всего – от региона.
А от чего еще он может зависеть? От политической системы, что ли? Глупости. То есть и от нее, родимой, зависит, конечно, но крайне слабо. При любой системе люди жить хотят. А тут словно кто-то сверху спускает разнарядку: в этом месяце каждого стотысячного (или тысячного) – в расход…
Меня даже по’том пробило от этой мысли. Что же получается? Фактор – глобальный? Разумеется. Выходит, в нашем привычном мире, вполне терпимом, а кое-где даже уютном, в мире, где двенадцать миллиардов человек со своими автомобилями, реакторами, правительствами, благотворительными фондами, камнями в печени, компьютерными сетями, малыми войнами и глобальными противоречиями, спецслужбами, еженедельными перечислениями на счет, футбольными матчами, канарейками, эпидемиями, орбитальной обсерваторией «Цвикки» и детским стишком «Есть ли уши у горбуши?» живут себе и намерены жить дальше, – существует НЕЧТО, неизвестное нам, в чем было бы еще полбеды. Хуже, что это неизвестное – убивает.
