Всю дорогу до Бресии Скади была как на иголках. Она не могла справиться с открывшейся ей правдой, не могла простить себя. Первой мыслью было пойти в командование или тайную полицию и рассказать им всё. Но потом она вспомнила, что командование знает о событиях над Свуер. Пусть она умолчала о том, что умышленно посадила «Литу» на нейтральной территории («Господи, сейчас то перемирие выглядит, как заговор!»), основные события они всё равно переиначили так сильно, что от правды не осталось и следа. Её сделали героем, необходимым Бресии.
«Императору и Бресии нужно, чтобы ты была героем? Стань им!» — сказал ей Джеймс и был, наверное, прав. Сейчас на этом «геройстве» завязано ещё больше, её предательство будет для Бресии ударом под дых. В тот момент, когда страна только-только воспряла духом и начала побеждать.
«Так, соберись и разберись, — шептала себе Грин, — без нервов, без истерик!»
Я оказалась слишком слабой, чтобы до конца быть верной своему долгу. Сделай я то, что должна, Распад потерял бы ведущего офицера. Возможно, это изменило бы ход войны в нашу пользу, но он и так изменился — Распад терпит поражения! Мой поступок не навредил стране. Пока не навредил. А вот правда, всплыви она сейчас, — может. В небе я сделаю для Бресии гораздо больше, чем в тюрьме. Не пожалею сил, чтобы стать тем, кем пока лишь кажусь, а не являюсь. Офицером, достойным своей страны. Только бы вновь не встретиться с Винтерсбладом!
***
В апреле врачи наконец-то допустили Скади к полётам. Счастливая, она выпрыгнула из кэба у своего крыльца, вставила ключ в замочную скважину и насторожилась: дверь была не заперта. Но Грин точно помнила, как поворачивала ключ в замке, когда уходила!
Медленно, бесшумно она отворила дверь, прокралась в прихожую. На полу алела дорожка из цветочных лепестков — значит, это точно не воры. Скади прошла в гостиную: на столе, меж бутылок вина, фруктовой корзины и блюда с жареным мясом мигали свечки, у стола стоял Аддерли.
— Ну и напугал же ты меня, — улыбнулась Скади, — я думала, меня ограбили! Откуда у тебя ключ?
— Для твоего замка достаточно шпильки, так что я удивлён, как тебя на самом деле до сих пор не ограбили, — пошутил Джеймс, — летать разрешили?
— О, да!
— Тогда позволь тебя спросить, — мужчина опустился на одно колено и раскрыл перед Скади маленькую коробочку.
Внутри, на тёмно-синем бархате, словно звезда на небосводе, поблёскивало кольцо.
— Выйдешь ли ты за меня, подполковник Грин?
Это не было неожиданностью. Более того, это было правильно, разумно, логично. Но странное беспокойство всё же укололо её сердце прежде, чем она сказала «да». Как только это короткое слово прозвучало, а кольцо оказалось на её пальце, глупая, неоправданная тревожность уступила место спокойствию. Отца бы порадовал её союз с таким честным и отважным офицером, как Аддерли. Как и Скади, Джеймс был потомственным военным, и их семьи поколениями хранили верность императору.
Свадьбу решили устроить осенью. Непышную, в строгих офицерских традициях Бресии.
Скади назначили на дредноут ЗП-13-17, и она назвала его «Звёздный пастух». Второй пилот, лейтенант Юманс, при первой встрече показался ей серьёзным, ответственным и честным человеком, на которого можно положиться. А вот командир триста семьдесят пятого полка воздушной пехоты, приписанного к «Пастуху», Скади не понравился. Она ему не понравилась ещё больше.
— Женщина? — возмутился майор Уиллард Сандерс, когда их представляли друг другу в кабинете полковника Барратта. — Я не буду летать с бабой, не для этого они нужны!
— Что вы себе позволяете, майор, — взъярился Барратт, — забыли, где находитесь и с кем разговариваете? Подполковник Грин — герой Бресии, император прекрасно знает, зачем она нам нужна. Чего не скажешь о вас, майор. В сорок пять из достижений лишь вереница побед в алкоболе да дебош в траольском кабаке! Извинитесь немедленно!
Одутловатое лицо Сандерса брезгливо передёрнулось, а блёклые, почти прозрачные глазки снизу вверх уставились на Скади острым, ненавидящим взглядом, словно хотели просверлить дырку в её лбу.
— Извинитесь, майор! — с угрозой в голосе повторил Барратт.
— Приношу свои извинения, ваше высокоблагородие, — со свистом процедил Сандерс, но его лицо красноречиво свидетельствовало о том, что Скади отныне его первейший враг.
У вечно раздражённого, хвастливого, да ещё и не слишком отважного в бою Уилларда Сандерса настоящих друзей не водилось. У сослуживцев его имя вызывало лишь гримасу недоверия и сдерживаемой насмешки.
Через неделю с лёгкой руки штурмана Аттвуда вся команда «Звёздного пастуха» за глаза величала Сандерса не иначе как Свирепым Сусликом. А он, в свою очередь, не упускал возможности бросить в адрес Скади какую-нибудь сальность в болтовне с пехотинцами. Те из них, кто постарше, Сандерса скорее терпели, отлично понимая, что он за человек, и что такого лучше лишний раз не трогать, чтоб не «пахло». Но на совсем юных солдат он производил иное впечатление: был избирательно добр к новичкам, втирался к ним в доверие, собирая вокруг себя верную, не слишком проницательную свиту. Кормил байками о собственных подвигах и, чего уж там, несправедливых страданиях, выпавших на его долю. Создавал образ непризнанного, ущемляемого героя. И солдатики верили, проникаясь к своему командиру всё большим уважением и симпатией, а в скором времени рады были выполнить любую его прихоть, замаскированную под ласковую доверительную просьбу. Остальные называли их сандерсятами, иногда намекали, что их добрый командир совсем не таков, как они думают, но не вмешивались.
«Старики» из триста семьдесят пятого давно служили под командованием Сандерса и прекрасно знали, что без четырёх-пяти «фрейлин» вокруг майора всё равно не обойдётся. Подрастут — поумнеют. Так обычно и бывает. А пока будут бегать, приносить ему орешки к пиву и восторженно слушать нафталиновые байки.
***
«Пойду и признаюсь. Сейчас. Войду и скажу: „Предатель я, ваше императорское величество, крыса!“ Пусть расстреливает. Мочи нет. Только бы дочек не коснулось!» — Генерал Маскелайн сидел пред дверьми императорского кабинета, чёрен лицом, уперев локти в колени, повесив голову. Обутая в армейский сапог нога отстукивала каблуком по деревянным половицам нервную дробь, похрустывали сцепленные в замок пальцы, которые непрестанно двигались, словно одна рука пыталась освободиться от крепкого захвата другой. «Меня пусть расстреляет. Но чтобы дочек не
