– За ним стоит его личная армия, – напомнил Эндрю. – По твоим же собственным словам.
– Да.
– Так чего же ты хочешь от нас?
– Я хочу, чтобы вы не теряли надежду! Дэвид Пилчер – монстр, но не все в горе такие. Я пойду на ту сторону долины.
– Когда?
– Прямо сейчас. И я хочу, чтобы Кейт Бэллинджер и еще двое, умеющих стрелять, пошли со мной.
– Следует взять больше помощников, – возразил распорядитель праздников.
– Зачем? Чтобы привлечь больше внимания и погубить еще больше людей? – покачал головой шериф. – Нет, нам нужно идти тихо и быстро и оставаться по возможности незамеченными. И да, есть вероятность, что мы не вернемся, но альтернативой будет сидеть здесь, в пещере, и ждать неизбежного. Я считаю, что нужно идти немедленно.
– Даже если ты пройдешь в гору, ты веришь, что действительно сможешь остановить этого человека? – с сомнением посмотрел на него мясник.
– Я в это верю – просто ответил Бёрк.
Из толпы вышла женщина. Как и многие другие, она все еще была одета в костюм, в который облачилась для празднества – бальное платье с короной, которую позабыла снять. Ее губная помада, тушь и подводка для глаз потекли и изукрасили ее лицо разноцветными полосками.
– Я хочу кое-что сказать, – начала она. – Я знаю, что многие из вас злы на этого человека. На шерифа. Мой муж… – Женщина мгновение помедлила, чтобы собраться с силами, и продолжила: – Он был в другой группе. Мы женаты шесть лет. Это был брак по приказу, но я любила мужа. Он был моим лучшим другом, хотя мы почти не разговаривали. Удивительно, как хорошо можно узнать человека, просто глядя ему в глаза… По одному только взгляду. – По толпе пробежал шепоток в знак согласия, а говорившая посмотрела прямо на Итана. – Я хочу, чтобы ты знал: – я предпочту, чтобы Карл был мертв, предпочту и сама умереть сегодня, лишь бы не жить в этой тошнотворной пародии на город ни единого лишнего часа. Лишь бы не жить, как узники. Как рабы. Я знаю: ты сделал то, что считал правильным. Я не виню тебя ни в чем. Может быть, не все думают так же, но я знаю, что я не одна такая.
– Спасибо, – отозвался Бёрк. – Спасибо за такие слова.
Он медленно повернулся, изучая лица девяноста пяти человек, взиравших на него, и ощущая на своих плечах тяжкий груз ответственности за их жизни. Наконец произнес:
– Я выйду за эту дверь через десять минут. Кейт, ты со мной?
– Да, черт побери! – отозвалась миссис Бэллинджер.
– Нам нужны еще двое, – продолжил шериф. – Я знаю, многие из вас хотели бы пойти, но на пещеру снова могут напасть. Я хочу, чтобы оставшиеся были хорошо вооружены и стояли на страже. Если вы умеете стрелять, если вы в хорошей физической форме и если вы можете справиться со своим страхом, присоединяйтесь ко мне у двери.
* * *
Некоторое время спустя Итан сидел на сцене между Терезой и Беном.
– Я не хочу, чтобы ты снова шел туда, папа, – сказал мальчик.
– Знаю, дружок. Между нами говоря, я и сам от этого не в восторге, – вздохнул его отец.
– Так не ходи.
– Иногда нам приходится делать вещи, которые мы не хотим делать.
– Почему?
– Потому что это правильные вещи.
Бёрк и представить не мог, что происходит в голове у сына. Вся ложь, которой мальчика учили в школе, внезапно растаяла в беспощадном горниле правды. Итан помнил, как сам был в возрасте Бена и как отец будил его от кошмаров, говоря, что это просто дурной сон, что никаких чудовищ не существует. Но в мире его сына чудовища существовали, и они были повсюду. Как помочь мальчику смириться с этим, если сам едва можешь это выдержать?
Бен обхватил Итана обеими руками и крепко прижался к нему.
– Можешь плакать, если хочешь, – сказал шериф. – Это не стыдно.
– Ты же не плачешь! – возразил ребенок.
– Взгляни еще раз.
Мальчик поднял голову и посмотрел в полные слез отцовские глаза:
– Почему ты плачешь, папа? Потому, что ты не вернешься?
– Нет, это потому, что я тебя люблю. Очень сильно.
– Ты вернешься?
– Я очень постараюсь.
– А что, если не получится?
– Он вернется, Бен, – вмешалась Тереза.
– Нет, давай будем с ним честны, – возразил ее муж. – То, что я собираюсь сделать, очень опасно, сын. Возможно, я не выживу. Если со мной что-нибудь случится, позаботься о своей маме.
– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… – Мальчик снова заплакал.
– Бен, посмотри на меня – попросил Бёрк.
– Что? – вновь поднял глаза его сын.
– Если что-нибудь случится со мной, ты позаботишься о своей матери. Ты будешь главным мужчиной в доме.
– Хорошо.
– Пообещай мне.
– Я обещаю.
Итан поцеловал сына в макушку и посмотрел на Терезу. Его жена была сильной женщиной.
– Ты вернешься, – сказала она, – и когда вернешься, сделаешь так, чтобы всем в этом городе жилось лучше.
Кочевник намеревался провести еще одну последнюю ночь в глуши, но в тот самый момент, когда он залез в спальный мешок, подвешенный на верхушке сосны, к нему пришло осознание: сна ему сегодня не видать.
Адам провел в дикой местности вне ограды тысячу триста восемь дней. Он не мог сказать точно, но, по его расчетам, Заплутавшие Сосны находились всего в нескольких милях севернее, и теперь, когда стая аберов убралась с его пути, он мог свободно дойти до дома. Каким бы ужасным ни было его путешествие, его мысли каждый день, так или иначе, устремлялись к этому моменту. Мужчина гадал: увидит ли он снова этот город? Каково это будет – войти в ворота? Сделать первый шаг к безопасности, ко всему, что он любил?
В истории Заплутавших Сосен за ограждение выходили всего несколько Кочевников. Среди тех, кто состоял в близком окружении Пилчера, это рассматривалось как несравненная честь и жертва. Насколько знал Хасслер, ни один Кочевник так и не вернулся из долгого путешествия. Он будет первым вернувшимся, если только никто из них не явился домой во время его долгого отсутствия.
Адам действовал медленно, методично, в последний раз упаковывая свой станковый рюкзак «Келти»: пустые литровые бутылки для воды, кремень и огниво, пустая аптечка, последние несколько полосок заплесневевшей вяленой говядины. По обыкновению, мужчина упаковал переплетенный в кожу дневник в герметичный пластиковый пакет. Все, что он испытал и увидел за три с половиной года в глуши, было занесено на эти страницы. Дни скорби. Дни радости. Дни, когда он считал, что его путь вот-вот оборвется. Все, что он открыл, все, с чем столкнулся, было зафиксировано в дневнике.
