Фуруху совсем уж было собрался сказать: «Спасибо, мой хухун!» Но от последних слов так растерялся, что буквально прикусил язык. Про «спасибо» напрочь забыл, к счастью вместе с обращением «хухун», и еле выдавил из себя:
– П-п-почему именно с-самку фруктовика? Вы что, з-з-знали, что я об этом мечтал?
«О, превеликий эмир-шах! Кто ж его за язык тянул со вторым вопросом? Вот ведь попался, как мальчишка! Но сил уже не было сдержаться. Ведь только что подумал: никто из них мыслей читать не умеет, даже этот всезнайка, а тут – раз! – Свамп и прочел. Значит, все. Сдаваться пора. Чистосердечное признание облегчит вашу участь…»
Но Свамп миролюбиво улыбнулся, как-то по-своему истолковывая слова Фуруху, и ответил сквозь смех:
– Вот, чудак-человек! Кто ж об этом не знает! О самках фруктовиков все мечтают, потому что они в постели намного интереснее наших женщин. Все, некогда мне. Будь здоров, сотник! То есть тьфу, извини, конечно, персональный охранник. Счастливо отдохнуть!
И помощник султана зашагал по твердой бегущей дорожке не оглядываясь.
«Зачем по ней шагать? – мелькнуло в голове у Фуруху. – Она же и так быстро едет».
Потом он, рассеянно оглядывая комнату за комнатой, познакомился со своей роскошной тюрьмой. Ему очень понравилась широкая мягкая кровать и крепкие лавки из сарателлы вокруг стола, на котором громоздился необъятный бочонок чорума и две кружки. Еще больше ему понравились морозный шкаф для хранения пищи, весь полный фруктов, овощей и орехов, отличная купальня и удивительно остроумно сделанное отхожее место. Он быстро сообразил, что здесь, как и в купальне следует время от времени выпускать из стены текучую струю. Лишь обозрев несколько раз все это великолепие, он слегка пообвыкся, успокоился и смог приступить к еде. Чорума, конечно, выпил изрядно. Наконец, лег на постель, подавшуюся под спиной, как весенний мох и невольно задумался: что же такое происходит? С ним, с султанами, с их помощниками, со всей планетой. Мысли текли легко, плавно, даже весело. Но вдруг, словно порыв ветра, налетела ужасная тревога и смешала все. Загадочные слова почему-то обеспокоили его еще сильнее, чем прежде.
Фуруху встал, выглянул в окошко, убедился, что охранник стоит далеко и слышать ничего не может, потом подошел к зеркалу и, глядя самому себе в глаза, тихо, но медленно и внятно проговорил еще раз:
– Найдите Язона Динальта. Скажите: все это сделал Теодор Солвиц.
Лаву в разломах изучали долго и нудно. Среди пиррян не было штатного сейсмолога, так что в теории все они, даже поднатаскавшийся дорогою Язон, уступали моналойскому специалисту, но чисто практически каждый пиррянин был более чем хорошо знаком и с порядком действий во время извержения и со следами, которые оставляет кипящая магма, разрушая поселки, уничтожая шахты, возвращая недрам уже добытую нелегким трудом металлоносную породу. А сколько островов в океане Пирра было потоплено или вновь создано заново именно благодаря вулканам! В общем, пирряне могли иной раз не суметь сформулировать так четко, что произошедшее на Моналои извержение было именно эффузивного типа с некоторыми элементами эксплозивного характера, но то что горы здесь не столько взрывались, сколько истекали горячей и очень жидкой лавой – это они видели невооруженным глазом и сразу. Точно так же спасатели, прибывшие из Мира Смерти, запросто могли перепутать виды и формы брекчий, то есть застывших наслоений глыб, но никогда в жизни не наступили бы на начавшую твердеть лавовую корку, если сохранялась еще хоть малейшая опасность провалиться сквозь нее в огненный поток.
Моналойский сейсмолог с внешностью университетского профессора почтенных лет долго водил всех интересующихся вдоль разломов и остекленевших лавовых рек, размахивал руками и без устали сыпал специальной терминологией, не удосуживаясь порою разъяснять их смысл:
– Вот вам типичный пример пахоэхоэ…
– А эта корка типа «аа» ясно говорит нам о том, что температура лавы не превышала девятисот градусов…
– Пожалуйста, взгляните вот на те конусы разбрызгивания, они же просто как из учебника геологии!..
– А теперь попрошу вас обратить внимание на бомбы и лапилли вон в той древней кальдере…
Собственно он и не ждал никаких ответов от пиррян, он разговаривал сам с собою. Точнее, даже не так – он вел экскурсию по любимому музею, умилялся на знакомые экспонаты, радовался встречам с ними, как со старыми друзьями, упивался собственными знаниями. В общем, толку от него было мало. Язон правда старался соответствовать и пару раз ввернул несколько словечек, как это принято у вулканологов, на гавайском языке. Однако услышан по большому счету не был, и в итоге, не выдержав, задал прямой вопрос:
– Уважаемый, вы бы лучше сказали нам, когда ожидается следующий всплеск сейсмической активности.
Старик ученый от такой наглости замолчал, словно выключенный передатчик, задумался на несколько секунд и вдруг, вовсе не обидевшись, смиренно сообщил:
– Мы просчитали вероятность с учетом огромного числа факторов и пришли к выводу, что очередного извержения следует ждать примерно через три-четыре дня. До этого все должно быть тихо.
– Добрая информация, – похвалил Язон. – А вот скажите тогда, эти подземные монстры не могут спровоцировать извержение раньше ваших научно рассчитанных сроков?
– Ну, если учесть, что мы не достаточно осведомлены о природе названного вами феномена, – солидно начал сейсмолог, – то логично было бы предположить следующее. Любезные вам монстры способны буквально на все. Однако результаты наших наблюдений, обобщенных статистически, показывают: до сих пор именно монстры шли на поводу у вулканов, а не наоборот. А посему уж три-то денька придется нам выждать, господа. Так я полагаю.
Удивительно мило разговаривал этот ученый, приятно было побеседовать. Но с другой стороны, изъяснялся он невыносимо длинно, тем более, если учесть, что дел у пиррян – невпроворот. Три дня до извержения – разве это большой срок?
«Хоть бы только ребята успели со своим жаропрочным оборудованием! – думал Язон. – Иначе, даже не представляю, что мы тут будем делать. Впрочем, чтобы подготовиться и к такому аварийному варианту, неплохо бы все-таки взглянуть на монстров заранее, хоть одним глазком».
Язон полагал, что это возможно и сказал сейсмологу:
– Я вот вижу главный ваш вулкан продолжает куриться. Как вы его называете?
– Гругугужу-фай.
– Это слишком длинно, – пожаловался Язон. – Можно просто фай?
– Можно, – ответил сейсмолог, но это будет крайне нелепо. Фай – по-нашему и означает «вулкан».
