Багажи я-оно не распаковывало. Имелось три чемодана и подручная сумка — затасканный саквояж продало в московском ломбарде, точно так же, как кожух и остатки старой одежды, то есть, ту ее небольшую часть, которую там захотели взять. В том же самом ломбарде была куплена модная трость с головкой из слоновой кости в форме дельфина, авторучка Уотермана (золоченый Eyedropper), а так же часы фирмы Uhrenfabrik von J. Rauschenbach с серебряным брелком — и еще, перстень-печатка с гербом Кораб[34] в гелиотропе. Откуда в арбатской залоговой лавке перстень с польским гербом? Но раз уж я-оно обнаружило в таком стечении обстоятельств, не купить его было, словно повернуться спиной к любви с первого взгляда. Герославские всегда скрепляли печати гербом Любич, только какая там разница среди тех, которые Герославских не знают? Шляхтич и шляхтич, один черт, лишь бы перстень хорошо на пальце сидел.
Чемоданы были спрятаны в отделения, были вынуты только пижама, халат и туалетные приборы (в классе люкс имелись обширные, снабженные всем необходимым туалетные комнаты). Еще и не стемнело, как в дверь постучал проводник — толстяк с мужицким лицом, в мундире, похожем на казацкий, с золотым шитьем и галунами. Он приветствовал всех новых пассажиров, расспрашивая, может чего нужно, удобны ли для них купе, а ежели чего — к вашим услугам, Ваша Светлость. В его пальцы была сунута трехрублевка. Днем и ночью, Ваше Благородие! После этого он принес горячий чай — одним из главных занятий проводника является слежение за огнем под вагонным самоваром. Чай очень даже пригодился: найдя в бумагах конверт безухого пилсудчика, посвистывая и постукивая каблуком в такт, вскрыло его над паром. Бенедикт Герославский сжег бы конверт, не раскрывая — но тот Бенедикт Герославский удалялся с каждым оборотом колес Экспресса, тук-тук-тук-ТУК; про бедняжку Бенека следовало забыть.
В конверте находился единственный, втрое сложенный листок, на котором толстым, жирным машинописным шрифтом в двенадцати рядах были напечатаны бессмысленные последовательности букв.
Ха, они знали, что нельзя довериться курьеру! Любой вскрыл бы конверт — это еще чудо, что выдержало так долго.
И вместе с тем, тут же появляется стеснение и нечто вроде злости — на кого? Вы ожидали бесчестного поведения и, пожалуйста, вы — таки были правы!
Переписав зашифрованное письмо, закусило колпачок авторучки. Как взломать этот шифр? И можно ли вообще его взломать? Математики шифрами не занимаются, это территория лингвистов, специалистов по структуре языка; как правило, с большой охотой в это играются классицисты — латинисты и эллинисты. На чем такой шифр основывается? На подстановке одних букв вместо других, на замене их последовательности, на дописывании букв, только запутывающих их смысл? Возможно, значение имеет расположение знаков на странице, эти одиннадцать строк — посчитало — по двадцать букв и двенадцатая с двумя. Попробовало читать через определенное количество знаков. Попыталось вычеркивать слова по горизонтали, вертикали, наискось, даже ходом шахматного коня. Безрезультатно, бессмыслица нагромождалась на бессмыслицу, xvzafy robllr ozkrig zlnedz…
Ба-бах! Проснулось только после неожиданного толчка; Экспресс резко тормозил, на рельсах пищали заблокированные колеса; письмо, авторучка и блакнот, заполненный непроизносимой белибердой, сдвинулись с узкой столешницы секретера. Поглядело на часы. Без десяти два по московскому времени. В соответствии с брошюрой, поезд должен был уже проехать Владимир на Клязьме и покидать пределы Золотого Кольца, но здесь никаких остановок не предусматривалось.
Открыло окно, выглянуло в ночь. Состав стоял в чистом поле, свет исходил только из вагонных окон. Из окна рядом, справа, выглядывала голова пожилого господина в проволочных очках, с недоразвитой лысиной и замечательными усами. Обменялось улыбками и вежливыми приветствиями. На ломаном русском языке сосед спрашивал, отчего эта неожиданная остановка, может, какая авария случилась. Он представился инженером Уайт-Гесслингом, англичанином, работающим в одной из компаний Сибирхожето. Перешло на немецкий.
— Там дальше, вижу, вроде шоссе, какие-то постройки. Наверняка машинист за водкой выскочил.
— Вы шутите, господин Геросаский… Геросаксонский[35].
— Ну да, конечно.
Экспресс тронулся, постепенно ускоряясь. Сзади остались огни сворачивающего на этом шоссе автомобиля.
— Похоже, к нам кто-то подсел, господин инженер.
— И ради него специально остановили Экспресс? Кто же это, цесаревич?
— Или любимая балерина Распутина.
Пришлось отступить в купе и закрыть окно, ночной ветер сильно бил в глаза.
Кто-то постучал — инженер пришел поболтать. Подняло защелку и открыло дверь. По коридору шел правадник, за ним трое господ в темных костюмах, самый пожилой из них — седой, с полным достоинства лицом — как раз надел на нос очки и разбирал вынутые из внутреннего кармана бумаги. Инженер не пришел поболтать — только что он вышел из своего купе, тоже вызванный стуком. Из-под его плеча выглядывала сонная супруга.
— Документы проверяют, — сказало.
— Что, полиция?
— Если не хуже.
Все пассажиры третьего вагона класса «люкс» уже высыпали в коридор. Здесь попеременно располагались купе на одного и на двух: с другой стороны, из четвертого номера, выглянули две женщины, ширококостая матрона с худощавой и болезненно бледненькой девонькой под крылышком; далее за ними представлял свои документы седоватый джентльмен со стеклянным глазом.
— Позволь, дорогая, — инженер Уайт-Гесслинг, несмотря на ночь, пижамы, дезабилье и чрезвычайные обстоятельства, начал формальную презентацию, — Бенедикт, граф Геро-Саксонский.
Закутавшаяся в светлый халат дама протянула руку из-за спины крупного мужа.
— Очень приятно познакомиться, господин граф.
Откуда, черт подери, у него выскочил этот граф? Это слово вообще не прозвучало в нашей беседе через открытые окна. Что это придурошному англичанину в голову стукнуло?
Прежде, чем появилась возможность воспрепятствовать лжи, едва только подняло голову от когтистой ладони госпожи инженерши — подошли полицейские, очень вежливо представились чиновниками по специальным поручениям из Атделения по ахранению абщественной безапаснасти и парядка, седой даже представился: Павел Владимирович Фогель — и попросили предъявить дорожные документы. Фогель говорил по-немецки; на вопрос англичанина относительно причины ночной проверки, уклончиво что-то сказал про террористов — но нет никаких поводов для опасений, все под полнейшим контролем, а за хлопоты просим прощения. Вернулось с бумагами, и этот второй господин, стоящий за Фогелем, только лишь бросил взгляд на штампы, печати и размашистые подписи на документах Министерства Зимы, чуть ли не встал по стойке смирно; возвратив документы с умильной улыбочкой и поклонами, он пожелал спокойной ночи. Инженер, не до конца понимая русский словесный поток, тем более внимательно следил за его поведением. И что теперь, парой слов его уже не убедишь в том, что никакой я ни граф, придется объясняться утром.
