Хор тенетников прервался (не умолк, а именно прервался на самой высокой ноте), и от головного «пуховика» отделился кокон с мертвецом, на таком расстоянии казавшийся рисовым зернышком.
Он полетел вниз по косой, со скоростью, заметно превышающей нормальную скорость падения, ну совсем как ракета класса «воздух – земля».
Облегченный «пуховик» сразу отвернул в сторону, и поминальная песня грянула вновь. Все пошло как по конвейеру: надрывный куплет, пикирующий покойник, снова куплет, снова покойник – и так далее.
Несчастье случилось в самом конце церемонии, когда я уже начал успокаиваться.
Ветер, до сего момента пусть и резкий, но постоянный, вдруг выстрелил порывом необыкновенной силы. Один из «пуховиков», подхваченный этим вихрем, вильнул шлейфом, совершил в воздухе замысловатый кульбит и, даже не успев освободиться от погребального кокона, завертелся в штопоре.
Притяжение Светоча довершило остальное, и, войдя в провал, тенетник вспыхнул вместе со своим чудесным крылом, разделив тем самым судьбу легендарного Икара. Дальше летела уже не хвостатая комета и даже не метеор, а просто комок огня.
Никто не попытался спасти гибнущего товарища.
И то верно – небо не прощает безрассудного молодечества. Зачем множить жертвы, бросаясь на выручку неудачнику?
Похороны тем временем шли своим чередом. Последний кокон, сброшенный в провал, как мне показалось, своими размерами уступал всем остальным. В нем, наверное, находились останки тех, кого крюконос, доведенный коварными вредоносцами до бешенства, буквально растерзал.
Возвращаться довелось против ветра – петляя, лавируя, временами ныряя к самой земле. Хуже того, какую-то часть пути я и мой партнер проделали в положении «вверх ногами» – уж и не знаю, какая в этом была необходимость.
Сами понимаете, что все эти фигуры высшего пилотажа, исполненные без должной заботы о пассажире, мало способствовали отдохновению тела и успокоению духа, что считается главной целью прогулок на свежем воздухе. Таким разбитым, как после путешествия к Светочу, я давно себя не ощущал. Верно говорят: на чужой ковер-самолет не садись.
Кое-как добравшись до своего скромного жилища, я, словно подкошенный, рухнул на пуховую подстилку. Боже, какое счастье ощущать под собой непоколебимую твердь! Клянусь, что никогда не встану с этого места! Так и буду лежать здесь до скончания века!
– Укачало тебя, – посочувствовал вещун, баюкавший на руках яйцо. – Зато кушать нескоро захочешь.
Если вообще когда-нибудь захочу… – простонал я. – Кажись, у меня что-то в брюхе оторвалось. То ли кишечник от желудка, то ли желудок от пищевода.
В пустом брюхе ничего оторваться не может, – вполне резонно заметил вещун. – Это нелепость. С таким же успехом можно допустить, что в пустой голове появляются умные мысли.
– Меня больше волнуют не пустые головы, а пустой мешок, куда тебе следует вернуть взятый без спроса заклад, – деликатно добавил я, хотя полагалось бы строго прикрикнуть: «Положи яйцо на место!».
Странное создание, напоминавшее сказочного Колобка и своим видом, и своей изворотливостью, само выскользнуло из рук вещуна (к явному огорчению последнего) и, немного попетляв между нами, ловко нырнуло в котомку, уже ставшую для него чем-то вроде родного дома.
– Ну ладно, – вздохнул вещун. – С возвращением тебя. О впечатлениях не спрашиваю. Подожду, когда ты соберешься с мыслями.
– Впечатление осталось только одно: это не для меня, – я погладил пух, вольно реявший в воздухе. – Рожденный топать порхать не может.
– Не зарекайся. Совместные полеты для тенетников – то же самое, что для других народов совместные молитвы или совместные совокупления. Проще говоря, святое дело. Если поступит новое предложение, не вздумай отказываться. Уж коли вошел к ним в доверие, так надо развивать успех.
– Хорошо тебе говорить. А я ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, – увы, это не было преувеличением.
– Но язык у тебя, надеюсь, шевелится?
– Что за странный вопрос! Я ведь с тобой не на пальцах разговариваю.
– Вопрос не странный, а очень даже нормальный. Если у тебя с головой и языком все в порядке, мы безотлагательно приступим к занятиям по изучению быта, привычек, верований и обиходной речи вредоносцев.
– Что за спешка! Нельзя ли отложить все это на потом? – взмолился я.
– Нельзя. На сей счет мною получены самые строгие указания от… – серия коротких взвизгов, которыми завершилась фраза, по-видимому, обозначала настоящее имя Рябого.
– Когда ты его видел? – удивился я.
– Только что. Вы, наверное, разминулись… Я немного задремал и забыл спрятать яйцо. Хорошо хоть, что оно вовремя изменило вид. Со стороны можно было подумать, что я собираюсь разгрызть мозговую кость. Тенетник глянул на меня так, словно это я виноват в смерти его сестробратьев, и предупредил, что отныне не потерпит с нашей стороны никакого безделья. Дескать, опасность, исходящая от вредоносцев, возрастает и ты должен отправиться к ним в самое ближайшее время.
Вот те раз, подумал я. С чего бы это Рябой заявился сюда, даже не дождавшись моего приземления? А вдруг я во время полета повредил себе что-нибудь? Или сошел с ума от страха?
Словно бы угадав мои мысли, вещун добавил:
– Он очень спешил и на прощание сказал, что отправляется куда-то далеко, чтобы решить твои дела.
– Так и сказал? – не поверил я.
– Так и сказал, – подтвердил вещун. Двужильные эти тенетники. Не успели прилететь?
и снова в воздух. Неужели они даже в отдыхе не нуждаются? Или полет для них – что-то вроде алкоголя, которого, как известно, всегда недостаточно?
– Он не уточнял, о каких именно моих делах идет речь? – спросил я.
– Нет. Только обронил вскользь… Но главное не это. Как я понял, после возвращения он собирается устроить тебе испытание. Если ты с ним не справишься, меня ожидают неприятности.
– Почему тебя, а не меня?
– Такая уж наша судьба – страдать за чужие промахи и прегрешения, – пригорюнился вещун.
– Так и быть, – сдался я. – Начинай свои уроки. Только покороче. Что там у вредоносцев с бытом и привычками?
– Нет у них быта. Вредоносцы полагают, что нынешнее существование есть лишь преддверие будущей жизни, которая начнется сразу после захвата Ясменя. А поэтому повседневным заботам не уделяется никакого внимания. Они спят где придется и едят то, что пошлет случай. Это, собственно говоря, касается уже привычек. Среди вредоносцев бытует поверие, что в грядущей новой жизни они должны переродиться. Как это будет выглядеть на самом деле, не знает никто, в том числе, наверное, и они сами. Обретя новый облик, вредоносцы не будут отвечать за свои прежние поступки и даже не смогут их вспомнить. Вот почему в душах этого народа нет никакого внутреннего сторожа, вроде совести или страха божьего. По мнению вредоносцев, они всегда правы, даже в самых дурных своих поступках.
