— Мы ведь не собираемся прямо сейчас производить ДНК нашего будущего ребёнка?
— Нет, разумеется, нет. Я полагаю, это будет сделано в вашем мире, когда вы будете готовы забеременеть. Я лишь обрисовываю для вас проблемы, которые вам нужно будет решить.
— То есть мы не должны принимать решение прямо сейчас.
— Именно так.
— Ладно, давайте тогда пока замнём.
Вессан недоумённо посмотрела на неё.
— Простите?
— В смысле, отложим пока этот вопрос. Что ещё?
— Ну, этот вопрос не связан с вашими особыми обстоятельствами, однако также должен быть заранее согласован, поскольку от него зависит то, как кодонатор распределит дезоксерибонуклеиновую кислоту Понтера. Вы хотите мальчика или девочку?
— Это мы уже обсудили, — сказала Мэри. — Мы хотим дочку.
Вессан что-то переключила на панели управления прибора.
— Значит, девочка, — сказала она. — Посмотрим, что у нас ещё… — Она уставилась на экран.
— Следующая последовательность отвечает за тип пробора, — сказал Хак. — У барастов естественный пробор проходит посередине головы, вдоль сагиттального шва. У глексенов пробор обычно сдвинут в сторону. У Мэри, похоже, имеются аллели только для бокового пробора; обе аллели из генома Понтера, разумеется, кодируют центральный. Вы можете взять по одной от каждого из вас и экспериментально установить, какая из них доминантна, либо взять обе от Понтера, либо обе от Мэре, и быть практически уверенными в том, что получится в результате.
Мэри посмотрела на Понтера. Обычная причёска неандертальцев действительно напоминала обезьян-бонобо. Поначалу ей она казалась страшноватой, но потом привыкла.
— Я не знаю.
— Боковой, — сказал Понтер. — Девочка должна быть похожа на мать.
— Ты уверен? — спросила Мэри.
— Конечно.
— Тогда боковой, — решила Мэри. — Берите обе мои аллели.
— Сделано, — сказала Вессан и показала на квадратный дисплей. — Вы видели, как я это делаю? Аллели выбираются с помощью вот этих чувствительных зон на экране.
Мэри кивнула.
— Просто и понятно.
— Спасибо, — сказала Вессан. — Я приложила массу усилий, чтобы сделать прибор простым в использовании. Так, теперь я выбираю следующую группу аллелей, по крайней мере, на стороне Понтера: они отвечают за цвет глаз. Мэре, у вас глаза голубые — я таких никогда в жизни не видела. Глаза Понтера золотисто-коричневые; вы называем этот цвет делент; он встречается редко и потому высоко ценится.
— Голубой цвет глаз — рецессивный признак у глексенов, — сказала Мэри.
— Как и делент у нас. Поэтому мы можем взять обе ваши аллели и сделать вашу дочь голубоглазой, обе аллели Понтера и дать ей золотистые глаза, или по одной аллели от каждого из вас и ждать сюрприза.
Они продолжали в таком ключе некоторое время, прервавшись только когда Мэри, а затем Понтеру понадобилось воспользоваться бытовыми удобствами, функцию которых в данном случае выполняла деревянная бадья.
— А теперь, — сказала Вессан, — мы подходим к интересной нейрологической особенности. В этом случае я бы не хотела брать от аллели каждого из вас, потому что мы не знаем, какой эффект может произвести их смешение. Я думаю, гораздо безопаснее будет позволить ребёнку обладать одним либо другим признаком, нежели пытаться их смешивать. У барастов этот ген регулирует развитие части теменной доли, расположенной в левом полушарии. Вы, конечно, не хотите риска получить повреждение мозга, так что…
— Вы сказали «теменной доли»? — прервала её Мэри, подаваясь вперёд. Её сердце тревожно забилось.
— Да, — ответила Вессан. — Если она не сформируется, как положено, то возможна афазия и трудности с координацией, так что…
Мэри повернулась к Понтеру.
— Ты её подговорил?
— Прошу прощения? — сказал Понтер.
— Да ладно, Понтер. Теменная доля в левом полушарии!
Понтер нахмурился.
— И что с ней?
— Она, по словам Вероники Шеннон, ответственна за религиозное мышление у моего вида. Ощущение покидания тела; чувство слияние со вселенной. Всё это коренится в ней.
— Ох, — сказал Понтер. — Правда.
— Ты хочешь сказать, что не знал, что к этому идёт?
— Честное слово, Мэре — понятия не имел.
Мэри отвела взгляд.
— Ты говорил о «лекарстве» против религии, чёрт побери! И вот, полюбуйтесь — оно уже есть.
— Мэре, — сказала Вессан. — Мы с Понтером ни о чём не сговаривались.
— Правда? Вы охотились достаточно долго, чтобы…
— Мэре, это правда, — сказала Вессан. — Я не знаю, о каком исследовании вы говорите.
Мэри сделала глубокий вдох и очень медленно выдохнула.
— Простите, — сказала она, наконец. — Я несу что попало. Понтер никогда не устроил бы мне такой подлянки.
Хак пискнул, но Понтер не стал просить разъяснений.
Мэри протянула к нему левую руку.
— Понтер, ты — мой партнёр, хоть у нас и не было ещё церемонии вступления в союз. Я знаю, что ты никогда меня не обманешь.
Понтер молчал.
Мэри качнула головой.
— Я не ожидала, что нам придётся принимать такое решение. Цвет волос, цвет глаз — куда ни шло. Но атеист или верующий? Кто бы мог подумать, что это тоже заложено в генах.
Понтер сжал руку Мэри.
— Вопрос гораздо важнее для тебя, чем для меня. По крайней мере, это мне понятно. Поэтому мы сделаем так, как ты решишь.
Мэри снова глубоко вдохнула. Она могла бы это обсудить с отцом Калдикоттом — но, чёрт возьми, католический священник никогда не одобрит и малой части того, что они задумали.
— Я, понятное дело, не слепая, — сказала Мэри. — Я видела, как мирно вы живёте — по крайней мере, бо́льшую часть времени. И я видела, какими… — она замолчала, на секунду задумалась, и пожала плечами, словно не найдя лучшего слова, чем то, что сразу пришло ей в голову, — какими одухотворёнными могут быть ваши люди. И Понтер, я всё время думаю о тех вещах, о которых ты говорил — у Рубена дома, когда мы смотрели католическую мессу по телевизору, и возле стены ветеранов Вьетнама… — она снова пожала плечами. — Я всё это слушала, и услышала, но…
— Но ты всё ещё не убеждена, — мягко закончил за неё Понтер. — Я тебя не виню. В конце концов, я не социолог. Мои рассуждения о том… — он тоже на секунду замолчал, явно сознавая, что затрагивает весьма деликатную тему, но потом всё же продолжил, не в силах подыскать другого слова, — о том зле, которое принесла вашему миру религия, это именно рассуждения, философское ворчание, не более того. Я не могу доказать то, что я чувствую; не думаю, что кто-либо может.
