видеокамерой — и шедми почти сразу же его сбили. Он упал в океан, так они выловили и положили на скальную плиту на нейтралке. И все пломбы там были на месте: якобы плевать им на наши беспилотники, они просто не хотят, чтобы мы за ними шпионили. С другой стороны, они там что-то химичили у себя на побережье — и у нас на пляже вдруг стали появляться какие-то жуткие твари, вроде раков или крабов. Заложусь, раньше их не было. И мы поймали такого, пришибли и тоже положили им на ту же плиту. Видимо, они приняли к сведению, потому что уже через неделю этих раков — как отрезало: мы только нашли несколько дохлых, с каким-то, наверное, грибком под панцирем. Хотели возмутиться насчёт грибка — но больше он никому из водной живности не передался. В общем, их биологи работали чётко, наши восхитились.
Их вообще очень интересовал океан. Они там кого-то то и дело привозили, селили, адаптировали, всё время болтались на своей исследовательской лоханке посредине нашего пограничного залива: то брали пробы, то ловили кого-то, метили… Наших вроде бы океан интересовал довольно слабо: что мы там не видали? Наши, по-моему, искали что-то геологическое на суше — но о цели не распространялись, даже от своих секретили. А шедми на эти наши изыскания, похоже, было плевать, технологии-то другие и интересы другие, ясно. В общем, мы не пересекались. И тихо друг друга не одобряли.
Хотя бы потому, что очень бесит, когда вот так приходится делить сферы влияния в одном нейтральном мире. Я где-то читал, что в старину были такие квартиры — «коммуналки»: на одной тесной кухне — сорок человек со своими кастрюлями, не развернуться, бесит безмерно и тянет плюнуть кому-нибудь в щи.
Но, будь они дружелюбнее, мы бы ещё как-нибудь стерпели. А они демонстративно не хотели с нами знаться. Они уже имели дело с нашими дипломатами — и дипломаты что-то испортили в отношениях. Поэтому шедми за нами тоже наблюдали — но отстранённо. И даже на минимальные контакты не шли.
Не будь они гуманоидами — было бы понятно. Но так… Станционный батюшка постоянно говорил о том, что вся нравственность во Вселенной едина, потому что от бога. С ним пытался спорить Шалыгин из КомКона, но у него никогда не хватало времени на споры. У батюшки-то оно всё уходило на беседы… Шалыгина это бесило. Он, по-моему, считал отца Арсения дармоедом, а может, и мракобесом; вслух-то говорить — чревато, но выражение лица у Шалыгина было неприятное крайне. А отец Арсений не сердился, он вообще был не из суровых, только огорчался, что Шалыгин — упорный атеист, и пытался его переубедить потихоньку.
Шалыгин первый выходил из себя. Интересно: человек с инопланетянами всю жизнь общается легко, всё понимает, а другого человека понять не может… А батюшка ужасно печалился и приговаривал: «Да что ж вы пытаетесь каким-то забором разгородить земных людей и шедийских людей? Надо общее искать, а не различия — тогда и наладятся отношения и понимание; к чему же цепляться за мелочи, Роман Олегович?»
Тогда я думал, что отец Арсений прав на двести процентов. Шедми нам казались почти людьми, только с другой планеты.
Оно и не удивительно. Кого мы знали из ксеносов, в сущности? Всякие дикари в счёт не идут. Ахонцев, похожих на летучих мышей, с людьми никак не спутаешь — да они и не слишком, по-моему, толковые. Ну, на Кунданге гуманоиды, но уж кундангианцы куда меньше похожи на нас со своими электрическими органами. А шедми для нас были люди как люди. Издали — вылитые. И казались очень понятными: смотришь — и видишь, что и для чего они делают. Вот вояки. Вот учёные. Как мы.
Но на нашей станции женщин почти не было, а те, кто был — вообще не в счёт, смотреть не на что. У них там, наоборот, было полно баб. Дети тоже были. Не знаю, зачем им сдались дети на нейтральной планете, которую они никак не могли с нами поделить — но они их зачем-то притащили. Мы все видели, как выглядят их бельки. Что в них было хорошего — так это бельки. Сплошное умильство. Но обращались они со своей мелюзгой довольно-таки ужасно.
Дети у них гуляли в любую погоду.
На Океане-2 климат — не подарок. В зоне, где мы жили, даже летом не выше пятнадцати градусов по Цельсию, а зимой — то лютый мороз, то мокрый снег, то штормы… Для орнитоптеров погода паршивая, иногда мы даже отменяли полёты, но «летающие блюдца» шедми и в пургу, и в шторм рассекали только так. И их дети были на пляже в любом случае. В шторм — сидели на скалах, смотрели на бушующее море. А если чуть стихало — они купались. Как-то «блюдце» разыскивало какого-то потеряшку в океане — и я вовсе не уверен, что они нашли. В общем, к безопасности детей относились довольно наплевательски. Это с одной стороны.
С другой — у них были эффектные тётки. А у нас было свободное время и тёток не было. Что не очень хорошо, как я теперь понимаю, но вот так уж оно всё совпало. Та ситуация, когда начинаешь нежно посматривать на пожилую операторшу кулинарных синтезаторов, а проще говоря — на повариху, и она кажется ещё вполне ничего себе. Да ещё и Смеляков со своими дружками постоянно сводили любой разговор на девиц — хоть земных, хоть шедийских.
И на то, что шедийские девицы — прямо не хуже наших, если не цепляться к мелочам.
Шедми, вообще говоря, не красавцы. Мужики у них страшны, чего уж: морда то ли обезьянья, то ли свинячья, с клыками, белёсая, как у несвежего покойника. Громилы: туша, как танк. Грива: волосы растут не только на голове, но и по всему хребту, до самой задницы. Ходят, как боксёры-тяжеловесы. Но их женщины — и впрямь будто другого вида. Цепляют.
Правда, без грудей — или их почти не видно. Зато с попой. Миниатюрные и нежные, своим мужикам хорошо если достают макушкой до ключиц, ножки такие, ладошки с перепоночками… глаза. Реально прекрасные очи, чёрные, бархатные, в длиннющих ресницах. И гривы роскошные — они очень умело красуются этими гривами.
Не худенькие, скорее, даже плотные — но гибкие, грациозные и какие-то особенно гладкие, округлые, очень ладные. Атласные такие, шелковистые — самые точные слова.
И мы их иногда видели. Их биологини на нейтралке или
