Из комнаты с гробом доносились весьма двусмысленные звуки: прерывистое дыхание, громкий шепот, возня какая-то. "Ну, скоро ты?.." - спросил женский голос недовольным тоном. В ответ раздалось уханье, похожее на совиное.
- Может быть, вас интересует один вопрос? - произнес Ланард на ухо Георгу так, что тот от неожиданности вздрогнул.
- К-какой вопрос?
- Зачем я копаюсь в старом, никому уже не нужном дерьме, вроде памятника Ленину?..
- Ну так зачем же вы копаетесь? - раздраженно спросил Георг.
- Тогда, в 89-м, в Москве, вами всерьез заинтересовались, я имею в виду КГБ СССР. Ваше предложение наделало много шуму, подняло волну читательских откликов самого противоречивого толка. Стоило вам только шевельнуть пальцем, и вы могли бы возглавить общественное движение. Но вы вякнули и замолчали. Однако на Старой площади переполошились. Ведь вы замахнулись на их самое святое... Они ведь там не знали, что вы просто балабол. Они там все принимали всерьез, потому что глупей их надо было еще поискать на улице... Ретрограды из ЦК КПСС до судорог боялись всех вдруг оттаявших диссидентов, всех этих немытых писателей, припадочных художников, обкуренных музыкантов, а пуще всего - певцов... Ну так вот. В наше управление на вас пришла ориентировка, а мне поручили это дело разрабатывать.
Ланард, вновь переживая прошлое, весь словно бы засветился изнутри, так преображается верующий, прикоснувшись к святым мощам.
- Был поставлен вопрос о вашей ликвидации. И вопрос этот был решен в положительном аспекте...
Георг весь взмок, словно оказался в сауне.
- Угадайте, кому поручили исполнить приказ о ликвидации?..
- Судя по вашей довольной физиономии - вам... верно?
- Угу. - Муж Инги победоносно взглянул на конфидента. После чего затушил докуренную сигарету в пепельнице, словно раздавил гадкое насекомое. - Ну, потом начались события, которые всем нам хорошо известны... Кстати, Игорю Талькову в этом отношении повезло значительно меньше... Ведь он жил в метрополии и, в отличие от вас, продолжал петь. И еще как петь!.. Н-да... Но самое забавное в этой истории не это.
Ланард выдержал драматическую паузу, как в телевизионной игре на миллион, паузу, от которой можно было упасть в обморок от недостатка кислорода.
- Самое забавное здесь то, что приказ о вашей ликвидации не был отменен.
Георг весь замерз, словно голый вышел на мороз.
- Это какой-то идиотизм... махровый вздор! - Художник от возмущения с трудом подбирал слова. - Уже нет той страны, которая отдавала преступные приказы, и уже не существует той организации, их исполнявшей!..
- Но я-то еще существую! - злобно прошипел Ланард. - Или вы полагаете, что слово офицера, офицерская честь уже ничего не значат?!
- Послушайте, вы нездоровы...
- Но заметьте, веду себя цивилизованно.
- Мне действительно повезло, - сказал Георг.
В комнатке с гробом кто-то ухал все громче и громче и, наконец, замолчал после долгого протяжного стона. Заскрипели пружины кровати, из комнаты вышла и направилась в ванную тощая рыжая девица в одной комбинации, надетой на голое тело.
Притончик еще тот, подумал Георг, сгорая от стыда. Сборище психопатов и развратником. Он встал с дивана, выискивая глазами Ингу, с намерением дать понять ей, что уходит. "Мужней жены" нигде видно не было, и он вновь один пересек гостиную, стараясь ни на кого не глядеть и держать голову прямо. Тут, возле двери, ведущей в коридор, они его и поймали.
Марго и Инга схватили гостя под локотки с двух сторон и, несмотря на неудовольствие, выражаемое им, потащили его к столу. Их энергичными стараниями он был посажен за стол, после чего они стали усиленно его кормить и поить. А, черт с ними, все равно идти рано, подумал Георг, когда тепло от выпитых подряд двух рюмок водки разлилось по телу. Горячая нога Инги прижалась к его ноге, и ему стало совсем хорошо.
Из комнаты с гробом вышел, пошатываясь, некий типус лет сорока отроду, с брюшком. Он был небрит и неопрятен. Весь его наряд состоял из черной майки с фотопортретом Че Гевары и легкомысленных трусов типа "бермуды", спускавшихся ниже колен. Огладив брюшко и пегие свои волосы, тип уселся за стол, к счастью, за противоположный от Георга край.
- А, Кодя! проснулся, филин ты наш!.. - заржал человек с лошадиным лицом, бросая гитару, музыкально загудевшую от удара. - Ты всегда так ухаешь?
- Нет... - тряхнул пегими патлами новый персонаж этого паноптикума, наливая себе в рюмку прозрачной жидкости из импортной бутылки, - только когда... воспаряю на крыльях любви... хы-гы-гы... глоп-глоп... уф! - Он шумными глотками выпил рюмку и с урчащим мяуканьем отправил в рот сочный, отливающий жемчужным блеском кусок семги.
- Вот погоди, узнает про эти твои воспарения разлюбезная твоя Лариса, она те крылышки-то обкорнает... - шутливо пригрозил гитарист длинным кривым пальцем.
- У! мегера... - поморщился тип и тоже погрозил пальцем - толстой волосатой сосиской. - Ты смотри... ты человек божий или хрен в рогоже?..
- Ну ты, беспарточный... - заржал гитарист, опять хватая гитару, и дребезжаще брякнул басовой струной в до-мажорной тональности.
Рыжая девица вышла из ванной, вновь продефилировала под носом у гостей в своей черной комбинации, скрылась в гробовой комнате, через малое время вышла оттуда и уселась на диване против стола. Она посмотрела на Георга пристальным птичьим взглядом. Левый уголок ее тонкогубого рта то ли презрительно, то ли иронически приподнялся и стал подрагивать. Рыжая закурила черную сигарету "More" и весьма демонстративно закинула ногу на ногу (довольно-таки стройную). Георг спокойно оглядел ее с тем же вызовом, отметил, что рыжая надела трусики, но бюстгальтер не нашла или вообще его не носила, по причине почти полного отсутствия бюста. Поглядев на девицу вторично, Георг понял, что ошибся: на рыжей была надета не комбинация, а новомодное платье, которое, впрочем, ничем от нижнего белья не отличалось. "Рыжие бабы блудливы как козы", - изрек он про себя избитую истину. Чтобы не нарваться на вполне вероятный хамский выпад со стороны тонкогубой или на столь же возможный адюльтер, Георг запретил себе смотреть в ее сторону.
Оплывшие свечи заменили на новые, и в гостиной прибавилось свету. Ярко заблестели серебро и хрусталь посуды. Некий лощеный молодой человек в черном смокинге с белым галстуком и с полотенцем, перекинутом через руку, вынес из кухни огромное стальное блюдо, на котором громоздилось нечто на первый взгляд мало аппетитное. Гости завизжали от восторга, когда блюдо приземлилось в центре стола. Оказывается, это были великолепные, целиком сваренные в котле, огромные, устрашающего вида дальневосточные крабы, все в каких-то шипах, крючках и пупырышках. Людская стая, что находилась в комнате, урча, набросилась на бедных крабов и стала с хрустом выворачивать и отрывать их многочисленные ноги и клешни.
