— Если американцы уже бомбят… — продолжал размышлять вслух Костик. — Тогда и мы скоро…
— Но начнут-то с завода?..
— Начнут с завода…
— А может, не будут?..
— Черт их знает…
Сами не заметили, как одолели половину сосняка. Наконец Стоеростин сообразил, всполошился:
— Какого ж хрена мы через лес идем? Нас же сейчас…
Замерли. Апокалиптических видений как не бывало. Вплотную подступила угроза третьего по счету умба.
— А бегом?
— Да нет… Бегом — заметит. Давай-ка тихонечко…
Сделали первый робкий шажок — и к удивлению своему были поглажены. Правда, как-то не так, не по-хозяйски. Небрежно, машинально. Скорее потрепали, чем погладили.
— Чего это он? — выпершил, придя в себя, Мурыгин.
— Чего-чего… — не слишком уверенно и поэтому с вызовом ответил Стоеростин. — Бывает… Раз на раз не приходится… Тогда у него плохое настроение было, сейчас — хорошее…
Перевели дух, двинулись дальше. Костик мыслил.
— А вдруг они нам землю в аренду сдали? — брякнул он ни с того ни с сего.
— То есть?
— Ну… роду людскому… В смысле: всю Землю…
— Когда?
— До потопа!.. — небрежно объявил Костик. — А мы забыли, вообразили себя хозяевами… Времени-то вон сколько прошло… А теперь, пожалте бриться, срок аренды кончился — гони земельку назад…
— Баламут ты!.. — бросил в досаде Сергей Арсентьевич.
Стоеростин не обиделся. Он вообще редко обижался.
— А ты не баламут? — незлобиво осведомился он. — Война, война… Почему война? Война — это мобилизация. А тут сидят все по своим делянкам…
— Откуда знаешь, что сидят? Ты их видел?
— Видеть не видел, а ощущать ощущал. Кстати, только что…
* * *
До миски добрались без приключений. Дело шло к вечеру. Закат оседал за рощу. В лиловатом небе стояла льдистая полупрозрачная луна. Снежный плинтус вокруг незримого купола за день растаял, так что различить границы укрытия было теперь затруднительно.
— Может, он навесик только в непогоду ставит? — высказал догадку Мурыгин.
Стоеростин шагнул внутрь предполагаемого круга, обернулся, беззвучно пошевелил губами.
— Чего? — переспросил Мурыгин и последовал за приятелем.
— Оглох, что ли?.. — не понял Костик. — Я говорю, на месте твой навесик…
— Интересно… — озадаченно молвил Сергей Арсентьевич. — Оказывается, изнутри тоже ничего не слыхать…
— В самом деле?..
Проверили еще раз. Да, все верно, звукоизоляция двусторонняя. Хотя ничего удивительного…
Поужинали. Зубы, по требованию Мурыгина, пошли чистить в ящичек, то бишь под второй навесик — тот, что в низинке. Вернулись, стали устраиваться на ночь. Заново расстелили брезент, сверху набросили драный клетчатый плед.
— Все-таки жестковато, — посетовал Костик. — А на нем, наверное, спать можно только снаружи. Жаль…
— Зато утром на землю не сбросит… — рассудительно сказал Мурыгин. — Слушай, а может мы их так лечим? Лежим на них, мурлыкаем…
— В смысле — храпим?
— Почему бы и нет? Вдруг у нас храп целебный!..
— Ты это брось! — Костик нахмурился.
— А что такое?
— Да соседка у меня… Ну та, которой я чемоданы занес… Говорит, кошек надо менять как можно чаще. Полежит на тебе, полежит, полечит, соберет все твои хвори, все твои беды — вот тогда выгоняй и бери новую. Лучше, если котенка…
— Хм… — с сомнением отозвался Сергей Арсентьевич. — Я тоже что-то похожее слышал… От одной подружки Раискиной…
Тепло и тихо. Неподалеку зябкий ветерок пошевеливает в сумерках тяжелые от почек ветви сирени, однако желтый язычок свечи стоит, почти не колеблясь. Странно: лежишь на рваном пледе, а земля под ним почему-то теплая; сгущается вокруг стылая мартовская ночь, а озноба почему-то не ощущаешь.
— Свечек много еще? — спросил Сергей Арсентьевич.
— Предпоследняя.
— И что будем делать?
— Сообразим что-нибудь. Или он сообразит…
— На Бога надейся, а сам не плошай, — проворчал Мурыгин.
Каждый думал о своем. То есть примерно об одном и том же.
— Костик, — позвал Мурыгин. — За кого болеешь?
— В смысле?
— За нас или за них?
— За них.
— Почему?
Стоеростин долго обдумывал ответ.
— Миска, — негромко подсказал Мурыгин. — Навесик. По спинке гладит…
— И это тоже, — согласился Костик.
— А что еще?
Стоеростин молчал. Молчал и Мурыгин, решивший, очевидно, дождаться исповеди во что бы то ни стало. Наконец Костик шевельнулся, вздохнул.
— Знаешь, Серый, к чему я пришел с годами? — признался он. — К тому, что все естественное — безобразно. Почти все…
— Странно, — сказал Мурыгин. — Мне казалось, ориентация у тебя традиционная…
— Я же сказал: почти. Почти все… — Лицо Стоеростина было печально. Голос звучал ровно, отстраненно. — Вот я продукт естественного отбора. От одной этой мысли можно удавиться. У меня за спиной — мириады смертей. Амебы ели амеб, медузы ели медуз… Миллионы лет жрали друг друга заживо — и все только для того, чтобы на свет появился Костик Стоеростин…
— Вполне естественно!
— А я о чем?
— Ну так уверуй в Бога — и все дела!
— Эх! — с горечью сказал Костик. — Как бы я хотел уверовать, что дважды два равняется пяти! Но, ты понимаешь, сколько ни раскладываю пальцы — все четыре да четыре выходит… Как я в Него уверую, если вокруг сплошной естественный отбор?
— Сам же говорил, что без самообмана не проживешь.
— Да. И это, к сожалению, тоже естественно…
Разговор грозил уползти далеко в сторону от главной для Сергея Арсентьевича темы.
— Так почему тебе лучше, чтобы мы их не одолели?
— Потому что вы, суки, опять заставите меня бороться за существование! А я не хочу бороться за существование! Противно мне бороться за существование…
— Ну удавись, — дружески предложил Мурыгин.
— Тоже не хочу… — Стоеростин поднялся, зачерпнул ведерком водицы, принялся наполнять бутылку. — Сейчас приду…
С пластиковым сосудом в руках он вышел во внешнюю тьму и вдруг пригнулся, почти присел. Выждав секунды три, медленно выпрямился — и тут же присел снова. Явно заколебался, не вернуться ли, но передумал и, не разгибаясь, побежал в сторону ящичка.
Мурыгину оставалось лишь гадать о смысле увиденного. Если это был нагоняй, то по какому поводу (вроде бы ни в чем не провинились), а если очередная дурацкая шутка Стоеростина, то что она могла означать?
