Но его не стошнило. Он продолжал собирать куски мяса и кости в большие пластиковые пакеты, и его взгляд, сохраняя обиженное и угрюмое выражение, оставался неподвижен.
Сейчас она надеялась, что потеря пианино окажется для него настолько тяжелым ударом, что он будет сотрясаться от рыданий. Тогда она смогла бы прижать его к себе и разделить с ним его горе. Он снова был бы ее маленьким мальчиком, который боится темноты, боится собаки, сбитой машиной, который ищет в ее объятиях надежное укрытие, надежную любовь.
— Пустяки, малыш, — проговорила она. — Когда нас отсюда вызволят, мы достанем тебе новое пианино.
— Когда!..
Подняв брови, он сел на краю постели.
— Что нам теперь делать?
Она оживилась.
— Ультрад автоматически включился в момент столкновения с метеоритом. И если во время аварии он не вышел из строя, то он все еще посылает сигналы бедствия. Если же вышел, то тут уж мы с тобой ничего не поделаем. Ни ты, ни я понятия не имеем, как его чинить.
Хотя возможно, за те пять лет, как открыли эту планету, на ней могли высадиться другие экспедиции. Пусть не с Земли, но с каких-нибудь земных колоний. А то и с чужих планет, не человеческих. Кто знает? Стоит попытать счастья. Посмотрим.
Одного взгляда было достаточно, чтобы их надежды рухнули. В разбитом и покореженном ультраде невозможно было узнать прибор, который со сверхсветовой скоростью посылает волны сквозь гиперпространство.
— Такие вот дела, значит! — нарочито бодро произнесла доктор Феттс. — Ну и что? С ним все было бы чересчур просто. Давай-ка пойдем на склад и поглядим, что там можно себе присмотреть.
Эдди, пожав плечами, последовал за ней. Там она настояла, чтобы каждый из них взял по панраду. Если бы им по какой-либо причине пришлось разлучиться, то они всегда смогли бы связаться друг с другом, а с помощью ПЛ — встроенного пеленгатора — даже определить местонахождение каждого. Зная о работе этих приборов не понаслышке, они имели представление об их возможностях: какими жизненно необходимыми они являются на поисковых маршрутах или когда приходится далеко уходить и ночевать под открытым небом.
Панрады представляли собой легкие цилиндры около двух футов в высоту и восьми дюймов в диаметре. В них находились тесно смонтированные механизмы, выполнявшие дюжины две полезных функций различных назначений. Их батареи, рассчитанные на год работы без подзарядки, практически никогда не выходили из строя и работали почти при любых условиях.
Держась подальше от середины корабля, где зияла огромная дыра, они вынесли панрады наружу. Длинноволновый диапазон просматривал Эдди, а его мать в это время перемещала шкалу-настройку на коротких волнах. Правда, никто из них и не рассчитывал услышать хоть что-то, но искать было все же лучше, чем не делать ничего.
Найдя частоты модулированных волн свободными от сколько-нибудь значащих шумов, Эдди переключился на незатухающие волны. Он вздрогнул, услышав морзянку.
— Эй, мам! Что-то на 100 килогерцах! Немодулированная волна!
— А как же иначе, сын, — отозвалась она, возликовав, но с легкой долей раздражения. — Что еще можно ожидать от радиотелеграфного сигнала?
Она отыскала диапазон на своем цилиндре. Эдди безучастно взглянул на нее:
— Я в радио полный профан, но это не азбука морзе.
— Что? Ты, наверное, что-то путаешь!
— Не... не думаю.
— Так морзе это или нет? Боже правый, сын, неужели ты не можешь хоть в чем-то быть уверенным!
Она включила усилитель. Поскольку они оба обучались во сне азбуке галакто-морзе, она тут же удостоверилась в правильности его предположения.
— Ты не ошибся. И что ты думаешь об этом?
Его чуткое ухо быстро разобралось в импульсах.
— Это не обычные точки и тире. Четыре разных отрезка времени.
Он послушал еще.
— Они подчиняются определенному ритму, прекрасно. Насколько я разбираюсь, их можно разбить на определенные группы. А! Вот эта очень четко выделяется, я ее слышу уже шестой раз. А вот еще одна. И еще.
Доктор Феттс покачала своей пепельной головой. Она не различала ничего, кроме серии ззт, ззт, ззт.
Эдди взглянул на стрелку пеленгатора.
— Сигнал идет от NE до Е. Ну что, попробуем отыскать это место?
— Конечно, — ответила она. — Но сначала давай лучше поедим. Мы же не знаем, далеко это отсюда или нет и что именно мы там найдем. А пока я разогреваю пищу, ты как раз успеешь подготовить походное снаряжение для нас обоих.
— Хорошо, — согласился он, выказав большой энтузиазм, чего за ним давно не наблюдалось.
Вернувшись, он съел целую тарелку еды, что приготовила его мать на уцелевшей корабельной плите.
— Ты всегда отлично готовила тушенку, — заметил он.
— Спасибо. Я рада, сынок, что у тебя снова появился аппетит. Даже удивительно. Я думала, что ты расхвораешься от всего этого.
Он коротко, но энергично махнул рукой:
— Нам бросает вызов неведомое. У меня смутное предчувствие, что для нас все обернется гораздо лучше, чем мы думали. Гораздо лучше.
Она подошла к нему поближе и принюхалась к его дыханию. Оно было чистым, не пахло даже только что съеденной тушенкой. Это значило, что он принял Нодор, что, в свою очередь, наверняка означало, что он потихоньку потягивает припрятанную где-нибудь ржанку. А иначе как тогда объяснить его беспечное безразличие к возможным опасностям? На него это совсем не похоже.
Она ничего не сказала, так как знала, что если он постарался спрятать бутылку в своей одежде или вещевом мешке, пока она готовила еду, то она так или иначе скоро найдет ее. И отберет. А он не будет даже протестовать. Он просто позволит ей взять бутылку из своей вялой руки, обиженно оттопыривая губы.
Они отправились в путь. За плечами у каждого было по рюкзаку, в руках — панрады. У него на плече висело ружье, а она пристегнула поверх своего рюкзака небольшую черную сумку с медицинскими и лабораторными принадлежностями.
Неяркое красное солнце дня поздней осени стояло в зените, едва пробиваясь сквозь вечный двойной слой облаков. Его постоянный спутник, сиреневый шарик еще меньших размеров, склонялся к горизонту на северо-западе. Они шли в полумраке, чем-то вроде светлых сумерек. Светлее на Бодлере не бывало. И все же, несмотря на нехватку света, воздух был теплым. Этот феномен, обычный для определенного типа планет за Лошадиной Головой, изучался, но объяснения пока не получил.
Местность была холмистой, с множеством глубоких оврагов. То там то сям виднелись возвышенности, достаточно высокие и обрывистые, чтобы их можно было назвать горами в зачаточном состоянии. Принимая во внимание изрезанность почвы, тем удивительнее было встретить здесь изобилие растительности. Бледно-зеленые, красные и желтые кусты, лианы и маленькие деревца цеплялись за каждый клочок земли, будь он горизонтальный или вертикальный. У всех растений были широкие листья, которые поворачивались к свету вслед за солнцем.
