Я отправил регенту письмо, в котором процитировал вопрос, заданный предсказателям, и их ответ на него. Тайб не ответил. Тогда я отправился к орготскому послу и попросил разрешения на посещение Оргорейна.
Официальных лиц, представляющих стабилей на Хейне в Экумене, меньше, чем работников посольства одной маленькой страны в другой, и все они были вооружены метрами звуковых и обычных записей.
Они были медлительны и основательны. Ни следа поспешного высокомерия или внезапной хитрости, которыми отмечены официальные лица Кархида.
Я ждал, пока они заполнили бумаги. Ожидание становилось тревожным. Число дворцовых стражников и городских полицейских на улицах Эрхенранга, казалось, увеличивалось с каждым днем. Они были вооружены, и у них появилось нечто вроде мундира. Настроение в городе оставалось унылое, хотя всеобщее процветание и хорошая погода должны были его улучшить. Никто не хотел иметь со мной никакого дела. Мой «хозяин» больше не показывал зевакам мою комнату, но постоянно жаловался, что его изводят «люди из дворца», и обращался со мной с гораздо меньшим уважением. Тайб произнес речь о набеге в долине Синот: «Храбрые кархидские фермеры, истинные патриоты перешли границу к югу от Сассинота, напали на орготскую деревню и сожгли ее. Убили девять жителей и утащили тела с собой, чтобы утопить их в реке Эй». «Подобную могилу, — заявил регент, — найдут все враги нашей нации!» Я слушал эту речь в обеденном зале своего острова.
Некоторые слушали угрюмо, другие незаинтересованно, третьи удовлетворенно, но у всех было что-то общее, какое-то выражение, которого я не замечал раньше — выражение беспокойства.
Вечером ко мне пришел человек, первый посетитель за время моего пребывания в Эрхенранге. Кожа у него была гладкая, манеры стыдливо-испуганные, а на шее он носил золотую цепь предсказателя-холостяка.
— Я друг того, кто подружился с вами, — заявил он неожиданно резко. — Я прошу вас об одолжении для него.
— Вы имеете в виду Фейкса?
— Нет. Эстравена.
После недолгого молчания незнакомец продолжил:
— Эстравен — предатель. Вы его помните?
Гнев сменил робость, и он начал играть со мной в шифгретор. Если бы я принял игру, мне следовало сказать что-нибудь вроде: «Не уверен, расскажите мне о нем», но я не хотел играть и уже привык к вулканическому темпераменту кархидцев. Я осуждающе встретил его гнев и сказал:
— Конечно, помню.
— Но вы вспоминаете о нем не с дружбой.
Темные глаза гостя смотрели прямо и проницательно.
— Скорее с благодарностью и разочарованием. Он послал вас ко мне?
— Нет.
Я ожидал объяснений.
Он сказал:
— Простите, я вижу, что осуждение опередило меня.
— Я не знаю, кто вы и чего хотите.
Я не отказался от разговора, я просто хотел разъяснений.
— Вы должны до продолжения разговора признать за мной право на разумную осторожность. Эстравена изгнали за то, что он поддерживал мою миссию здесь.
— Вы считаете себя перед ним в долгу за это?
— В некотором смысле. Однако моя миссия важнее всякого личного долга и верности.
— В таком случае, — с яростной уверенностью заявил незнакомец, — это аморальная миссия.
Заявление меня остановило, я долго не мог найти ответ, затем, наконец, сказал:
— Это не так. Недостаток не в миссии, а в исполнителе. Но, пожалуйста, скажите мне, что вы хотите от меня.
— У меня с собой деньги, то, что я сумел собрать после крушения карьеры моего друга. Слыша, что вы собираетесь отправиться в Оргорейн, я решил попросить вас отвезти ему эти деньги. Возможно, это бесполезно, может быть, он в Мишпоре или на одной из этих проклятых ферм, или мертв. Я не смог ничего узнать. У меня нет друзей на Оргорейне, а здесь я никого не смею просить. Я думал, что вы над политикой, что вы можете свободно уезжать и приезжать. Я не думал, конечно, что у вас есть своя политика. Прошу прощения за свою глупость.
— Что ж, я возьму для него деньги. Но если он мертв или я не найду его, кому я должен их вернуть?
Он посмотрел на меня. Лицо его изменилось, он едва сдержал рыдание. Большинство кархидцев легко плачут, не стесняясь слез, как и смеха. Он сказал:
— Спасибо. Меня зовут Форен, я живу в крепости Оргии.
— Вы из клана Эстравена?
— Нет. Форен рем ир Осбот. Я был его кеммерингом.
У Эстравена не было кеммеринга, когда я знал его, но этот незнакомец не вызывал у меня подозрений. Возможно, он был чьим-то орудием, но сам выглядел искренним. Он только что преподал мне урок: в шифгретор можно играть на уровне этики, и опытный игрок обязательно выиграет. Он загнал меня в угол в два хода. Деньги были у него с собой: солидная сумма в кредитных билетах королевской кархидской торговли. Ничто не дает возможности заподозрить меня, но ничто не помешает мне и истратить их.
— Если вы найдете его…
— Именно?
— Нет. Только если бы я узнал…
— Если я найду его, постараюсь сообщить вам.
— Спасибо, — сказал он.
Он протянул мне обе руки — жест дружбы, который не часто увидишь в Кархиде.
— Желаю успеха вашей миссии, мистер Ай. Он, Эстравен, верил в это, он верил, что вы посеете добро.
Ничто в мире не существовало для этого человека, кроме Эстравена. Он принадлежал к тем, кто осужден на единственную любовь.
Я снова спросил его:
— Я могу что-нибудь передать ему от вас?
— Скажите, что дети здоровы. — Он поколебался, затем добавил: — Иусут, неважно.
Он вышел.
Два дня спустя я вышел из Эрхенранга.
На этот раз я пошел пешком по северо-западной дороге. Разрешение посетить Оргорейн пришло гораздо быстрее, чем я мог надеяться, судя по деятельности чиновников в посольстве. Они, по-видимому, сами этого не ожидали Когда я явился за документами, они общались со мной с каким-то ядовитым уважением, как будто для меня были нарушены правила и порядки.
Поскольку в Кархиде нет определенных правил отъезда из страны, я сразу выступил в путь. За лето я узнал, как принято ходить по Кархиду пешком. Дороги и гостиницы приспособлены не только для движения на грузовиках, но и пешком, и в любой гостинице можно рассчитывать на нерушимый кодекс гостеприимства.
Жители любого района, фермеры и лорды, дадут путнику приют и еду на три дня.
Этот срок определен неписаным кодексом гостеприимства, но практически можно жить гораздо дольше, и самое хорошее, что вас встречают без суеты и расспросов, как будто ожидали.
Я неторопливо шел между Сессом и Зем, изредка по утрам работал и в домейнах, и на фермах, где все жители были заняты уборкой урожая. Золотое зерно должно быть убрано до наступления осени. Эта неделя ходьбы вся была золотая и плодоносная, а по вечерам перед сном я выходил из фермерских домов или освещенных залов и очагов, шел по сухой стерне в поле и смотрел на звезды, горящие как далекие города в ветреной осенней тьме.
