Я этой роскоши на Эрзле повидал. Не стоит она того, что из-за нее терпят. Я не про силу тяжести, она эрзликам до фени, я про бессмыслицу. Всю дорогу «кукаи моа». Если бы то дерьмо, что они берут на душу, да было гуано, то годовой нормы одного эрзлинского города, доставленной на Луну, хватило бы решить нашу проблему с удобрениями на тыщу лет вперед. «Делай то-то». «Не делай того-то». «Стой за чертой». «Без справки об уплате налогов не обслуживаем». «Заполни анкету». «Предъяви лицензию». «Представь в шести экземплярах». «Только на выход». «Влево поворота нет». «Вправо поворота нет». «Уплата штрафа в порядке общей очереди». «Без печати недействительно». Сдохни, но вперед получи на то разрешение.
Ваечка шерстила профа адски, тоже мне всезнайка. Но проф больше интересовался вопросами, чем ответами, и это сбивало ее с толку. Наконец она заявила:
– Профессор, не могу вас понять. Мне всё равно, что вы называете «правительством», я хочу, чтобы вы ясно перечислили, какие правила вы считаете обязательными в качестве гарантии равной свободы для всех и каждого.
– Сударыня, драгоценнейшая, я с удовольствием соглашусь с вашими.
– А по-моему, вы никаких не признаете.
– Совершенно верно. Но соглашусь на любые, которые вы сочтете необходимыми для обеспечения своей свободы. Я и так свободен, какие бы правила меня ни окружали. Если я нахожу их терпимыми, я их терплю. Если я нахожу их несносными, я их нарушаю. Я свободен, потому что знаю, что только я один несу моральную ответственность за то, что делаю.
– Вы соблюли бы закон, необходимый по мнению большинства?
– Сначала скажите мне, какой именно, драгоценнейшая, и тогда я вам отвечу, соблюл бы или нет.
– Вы всё время уходите от ответа. Каждый раз, когда я ставлю вопрос в принципе, вы уходите от ответа.
Проф скрестил руки на груди.
– Простите меня и поверьте, дорогая моя Вайоминг, я готов на всё, лишь бы вы были довольны. Вы говорили о единстве фронта со всеми, с кем вам по пути. Достаточно ли того, что я желал бы видеть, как Главлуну спроваживают с Луны, и ради такого апофеоза – жизни не пожалею?
Ваечка засияла.
– Само собой, достаточно! – она ткнула профа кулачком под ребра, но – нежно, обняла и поцеловала в щечку. – Камрад! Железно договорились!
– Ура! – сказал я. – Пшли, надыбаем Вертухая и ликвидном!
Идея была, по-моему, самое то. С недосыпу-то и с перепою.
Проф налил нам доверху, поднял свой фужерчик и торжественно объявил:
– Камрады! Да здравствует Рреволюция!
Под это мы расцеловались, но я мигом протрезвел, как только проф сел и сказал:
– Заседание Чрезвычайного комитета Свободной Луны считаю открытым. Необходимо наметить план действий.
– Обождите, проф, – сказал я. – В гробу я видал эти штучки! Что за хреновина, какие еще действия?
– По свержению Главлуны, – мило ответил он.
– Каким образом? Присадим по ней булыганами?
– Сие нам и надо обсудить. Мы же план намечаем.
– Проф, вы меня знаете, – сказал я. – Если пинок под зад Главлуне можно было бы купить, я сказал бы только одно: «Назовите цену – беру».
– Наши жизни, наше имущество и наша святая честь.
– А они здесь причем?
– Это и есть цена.
– Хорошо. Будь по-вашему. Но когда я рискую, я хочу знать свой шанс. Я всю ночь Ваечке толковал, что не против неравных шансов, но…
– Манни, один против девяти. Это твои слова.
– Йес, Ваечка. Покажите мне этот «один», и я заткну пасть. Но покажите!
– Мануэль, не могу.
– Тогда чего мы держим хурал? Я, например, вообще не вижу шансов.
– Я тоже. Но у нас разный подход. Революция – это мое обожаемое искусство, а вовсе не гол, который я должен забить во что бы то ни стало. Поражение меня не страшит. Оно может доставить мне такое же духовное удовлетворение, как и победа.
– В такие игры не играю. Мое почтение.
– Манни, – ни с того ни с сего сказала Ваечка. – Спроси у Майка.
Я опупел.
– Ты что? Ты всерьез?
– А ты думал! Если шансы вычисляют, то кому вычислять, как не Майку? Как считаешь?
– Хммм. А что, может быть.
– Если дозволительно спросить, кто этот Майк? – встрял проф.
Я пожал плечами.
– Да никто.
– Майк – это лучший друг Мануэля. И великий спец насчет подсчета шансов.
– Букмекер, что ли? Драгоценнейшая, если мы подключим четвертого, мы нарушим принцип ячейки.
– С какой это стати? – ответила Ваечка. – Майк может быть членом подъячейки Мануэля.
– Хммм. Справедливо. Возражение снимается. Он надежный мужик? Вы за него ручаетесь? Или ты ручаешься, Мануэль?
– Хохмач он. Бесчестный, несовершеннолетний, всю дорогу хохмач, который не интересуется политикой.
– Манни, я Майку так и передам. Профессор, ничего подобного. Майк нам нужен в первую очередь. Если на то пошло, ему бы нашим председателем быть, а нам троим – его подъячейкой. Исполкомом.
– Ваечка, ты чего-то не того нюхнула.
– Со мной всё окей, это ты набрался, а не я. Ты думай головой, Манни. Подключи воображение.
– Должен признаться, – сказал проф, – что нахожу эти противоречивые высказывания весьма противоречивыми.
– Ну, Манни же!
– Вот же ё-моё!
Короче, мы выложили профу между нами всю подноготную про Майка: и про то, как он прорезался, и про то, как имечко заполучил, и про то, как познакомился с Ваечкой. Проф воспринял идею насчет осознавшего себя компьютера гораздо легче, чем я, например, идею насчет снега, когда увидал его в первый раз. Он просто кивнул и сказал: «Ну-ну, дальше», чуть подумал и продолжил:
– Этот компьютер – собственность Вертухая? Тогда почему бы нам не пригласить Вертухая на наше сборище, да на том и не покончить?
Мы пустились в заверения. Наконец я сказал:
– Это надо понимать так. Майк сам за себя так же, как и вы. Считайте его рационал-анархистом, потому что он рационал до упора и в гробу с кистями видал все на свете правительства.
– Если эта машина нелояльна даже к собственным владельцам, то почему вы уверены, что она проявит лояльность по отношению к вам?
– По случаю добрых чувств. Я с ним цацкаюсь, не знаю как, он со мной тоже, – пришлось рассказать, на какие предосторожности пошел Майк, чтобы меня защитить. – Я не уверен, что у того, кто не знает паролей: одного, обеспечивающего непрослушивание телефона, и другого, дающего доступ к тому, что я ему сказал или поместил в память, – вообще нет возможности дознаться у Майка обо мне. Машины думают иначе, чем люди. Но я железно уверен, что сам по себе Майк выдать меня не захочет. Возможно, даже защитит, если кто-нибудь дознается об этих паролях.
– Мании, а почему бы не позвонить ему, не сходя с места? – предложила Ваечка. – Стоит профессору де ла Миру поговорить с ним, станет ясно, как дважды два, почему мы ему доверяем. Профессор, пока вы сами не почувствуете доверия к нему, честное слово, мы ему никаких секретов не расскажем.
