Они снова попытались связаться с чужаком, обходя его по малой орбите, но безуспешно, — и тогда крохотная ракетка подошла вплотную к исполинскому чужому кораблю. Пилот остался у штурвала, капитан и все прочие надели скафандры и вышли.
Они долго простукивали безответный корпус корабля, и наконец капитан решил, что уже хватит канителиться и надо проникнуть внутрь, без зазрения совести пустив в ход маленькую бомбочку.
— По крайней мере они заметят наше присутствие, — сказал он.
— Еще вскроем эту коробку где-нибудь не в том месте, — заметил кто-то из команды.
— Ну, в дамскую уборную, может, и не вломимся, — сострил еще кто-то позади.
— Скафандров ни в коем случае не снимать, — распорядился капитан. — Держаться поближе друг к другу, телепередатчики — на максимальный обзор.
И он нырнул в отверстие, проделанное в обшивке молчаливого корабля. Остальные поспешили за ним. Тот, кто шел последним, прощально помахал рукой плывущему невдалеке космоскафу.
Чужой корабль и вправду был огромен, и все каюты тоже. Люди бродили по нему, ни на минуту нигде не задерживаясь, и все же потратили несколько часов, пока обошли его весь. Наконец, они вновь очутились близ отверстия, через которое проникли внутрь. Картограф — он на ходу все время делал пометки и зарисовки — доложил об этом капитану. Здесь они остановились и начали совещаться.
— Каюты прямо как ангары, тут нигде не спрячешься, — сказал кто-то. — Разве что сами они совсем крохотные.
— Ну, какое-то соответствие должно быть, — возразил капитан, быстро глянув по сторонам. — На такой махине вряд ли могли летать существа мельче нас с вами. Судя по всему, на борту, кроме нас, ни души. Подозреваю, что команда давным-давно покинула корабль.
И он приказал всем отправиться в отсек, где, как уверял картограф, находился жизненный центр корабля. Во всяком случае, он был еще больше других, и капитан считал, что его-то и надо первым делом тщательно обследовать. Они принялись дотошно осматривать каждый уголок и каждую мелочь, и тут к капитану подошел один из команды.
— Я так думаю, сэр, на борту никогда никого и не было, — сказал он. — Может, это просто такая огромная станция-робот.
Но эта гипотеза рухнула уже через минуту, потому что несколько человек наткнулись на большие листы какого-то материала вроде пластика. Тысячи таких листов были сложены в ящиках вдоль стен — что-то вроде огромной картотеки. И в этих листах они сразу узнали на удивленье подробные маршруты… или, скорее, карты целых солнечных систем и отдельных звезд, и планет, больших и малых.
— Смотрите-ка, а ведь это, по-моему, наша солнечная система, — сказал капитан. — А вот и наша Земля!
Люди с изумлением разглядывали тонкие листы. Они подносили телекамеры поближе к сложной сети значков и пометок, чтобы на корабле увидели все подробности.
— Пускай Уник все как следует разглядит, — сказал капитан. — Может, он разберется в их надписях.
— Наверно, тут у них была штурманская рубка, — догадался кто-то, и все с ним согласились.
— Право, они неплохо ориентировались в пространстве, — заключил капитан, собираясь в обратный путь.
…Наконец-то он снова у себя в каюте, в носовой части «Солнечного океана». Он сидит на краю постели, которую всегда называл по-морскому «койкой», и обстоятельно описывает в дневнике («вахтенном журнале», как он предпочитал выражаться) удивительные события последних часов. Он остановился, обдумывая какую-то особенно цветистую фразу, но вдруг зазвонил сигнал вызова и он протянул руку к видеофону.
— Капитан слушает. Что у вас там?
— Докладываю данные вычислителя, сэр.
— Ну как, удалось нашему Унику расшифровать надписи на картах?
— Пока есть только предварительные результаты, сэр. И вот что, капитан: Уник говорит, это не карты…
…Это—рабочие чертежи!..
Клиффорд Саймак
Дом обновленных
Дом был нелеп. Больше того, он был тут совсем некстати.
«Ну откуда он взялся?» — спрашивал себя Фредерик Грей. Ведь это их заповедный уголок. Они с Беном Ловелом открыли его почти сорок лет назад и с тех пор всегда сюда ездили и ни разу ни души не встречали.
Он стоял на одном колене и ударами весла привычно удерживал каноэ на месте, а блестящая, по-осеннему темная вода бежала мимо, унося завитки пены с водопада, что шумел в полумиле впереди. Гул водопада слабо доносился до Грея, еще когда он ставил машину и снимал с ее крыши каноэ, и все те полчаса, пока он плыл сюда и прислушивался, и бережно откладывал голос водопада в памяти, как откладывал все остальное: ведь это в последний раз, больше он сюда не приедет.
Могли бы и подождать, подумал он с беззлобной горечью. Могли бы подождать, пока не закончится его путешествие. А теперь все испорчено. Он уже не сможет вспоминать речку, не вспоминая заодно и этот нахальный дом. Речка будет вспоминаться не такой, какой он знал ее почти сорок лет, а непременно вместе с домом.
Здесь никогда никто не жил. Никому бы в голову не пришло здесь поселиться. Никто сюда и не заглядывал. Эти места принадлежали только им с Беном.
А теперь вот он, дом, стоит на холме над рекой, весь белый, сверкающий в раме темно-зеленых сосен, и от места их обычной стоянки к нему ведет чуть заметная тропинка.
Грей яростно заработал веслом и повернул свое суденышко к берегу. Каноэ уткнулось носом в песок, Грей вылез и втащил его повыше, чтобы не снесло течением.
Потом выпрямился и стал разглядывать дом.
Как сказать об этом Бену? И надо ли рассказывать? Может быть, в разговоре с Беном про дом лучше не упоминать? Нелегко сказать тому, кто лежит в больнице и, скорей всего, оттуда уже не выйдет, что у него украли изрядный кусок прошлого. Ведь когда близок конец, почему-то начинаешь дорожить прошлым, подумал Грей. По правде говоря, оттого-то ему и самому так досадно видеть дом на холме.
Хотя, может, было бы не так досадно, не будь этот дом смехотворно нелеп. Уж очень он тут некстати. Будь это обычное загородное жилище, деревянное, приземистое, с высоченной каменной трубой, — ну, еще туда-сюда. Тогда бы он не резал глаз, по крайней мере старался бы не резать. Но ослепительно белое здание, сверкающее свежей краской, — это непростительно. Такое мог бы учинить молокосос-архитектор в каком-нибудь сверхмодном новом квартале, на голом и ровном месте, где все дома — точно прилизанные близнецы. Там этот дом был бы приемлем, а здесь, среди сосен и скал, он нелеп, оскорбителен.
Грей с трудом наклонился и подтянул каноэ еще выше на берег. Достал удочку в чехле, положил наземь. Навьючил на себя корзинку для рыбы, перекинул через плечо болотные сапоги.
