Наконец вся шестерка начальников начала задумываться о том, что если лучший курсант Академии с таким упорством настаивает на своей невиновности даже в ущерб себе, — ведь в случае отчисления ему грозило разжалование до санто кайси, первого матроса, и служба на какой-нибудь вспомогательной базе с перспективой к пенсии дослужиться до старшины, — то в этом что-то есть, и, возможно, он не врет.
— Я не знаю, откуда эта шпаргалка взялась в кармане моего кителя, — раз за разом повторял Бранвен. — Мне не нужны шпаргалки по АНП, я могу ответить на любой из билетов и решить любую задачу хоть сейчас.
— Хорошо, — сказал наконец приглашенный на разбор инцидента жрец. — У нас есть альтернатива отчислению. Пройди испытание, которое позволит нам узнать, что на самом деле произошло.
Лицо Бранвена столь отчетливо осветилось радостью, что жрец наклонился вперед и положил ладонь поверх его рукава.
— Подожди соглашаться, — сказал он. — Сначала послушай. Это испытание — одно из самых опасных. Половина прошедших его сходит с ума, даже если они невиновны. И вылечить их невозможно. Они превращаются в парализованных безумцев…
Курсант Бранвен Белл улыбнулся и кивнул, соглашаясь. Жрец посмотрел на него с недоверием, но промолчал.
Испытание было назначено на следующий день. Как рассказал Бранвену куратор, поглядев на реакцию испытуемого, жрец высказался за его полное и немедленное оправдание, но остальные не согласились. Если не Бран положил шпаргалку в карман кителя, то это сделал кто-то из его взвода. Кто именно, курсант Белл не помнил, поскольку вообще не отследил этого момента, но подобное нарушение оставлять безнаказанным было нельзя. Куратор, начальник курса, заместитель командующего и начальник службы безопасности категорически высказались за испытание, психологи и жрец не смогли их переубедить.
— Прости, Бран, — завершил рассказ куратор, — но мы должны установить истину любой ценой.
Курсант Белл был с ним полностью согласен.
В храме его переодели в одноразовую пижаму и ремнями пристегнули к койке, больше походившей на те, что стояли в лазарете. Бран не удивился, он знал, что жрецы и психологи — почти что близнецы-братья, отличить, где заканчивается наука и начинается религия, невозможно. Зато далее его поджидал сюрприз. В комнату вошел, облаченный в накидку медика, знакомый с самого детства Фархад Наби, Фархадик-тысячник.
— Сюрприз, — сказал он, остановившись в паре шагов от койки Брана. — Я забыл твою фамилию, поэтому не сообразил, кого увижу. Ну, здравствуй, медалист…
— И тебе не хворать, тысячник, — ухмыльнулся Бранвен, потом осекся. — Простите, доктор Наби.
— Я еще не доктор. Прохожу практику перед выпускными экзаменами. Ты — моя зачетная работа, между прочим. — Тысячник плотно прикрыл дверь, потом запер ее изнутри и сдернул с рук перчатки. — Может, откажешься, пока не поздно? ЭЭГ-полиграфное сканирование переживает без последствий один из пяти.
— Нет уж, — покачал головой Бран. — Мне плевать на последствия! Я хочу знать, какая гниль подкинула мне шпаргалку. И чтоб ту плесень позорную выгнали в… — в присутствии хоть и ровесника, и давнего знакомого, но все же доктора, он предпочел не уточнять, куда именно. — Давай, не тяни.
Тысячник же как раз собирался тянуть. Он уселся за стол, упер подбородок в кулаки и задумчиво уставился на Бранвена. Точеное смуглое лицо, на котором выделялись светло-серые, почти как облака над Синрин, и такие же холодные глаза, не выражало ровным счетом ничего. Поблескивал между бровей вытатуированный золотом многогранник. Бриллиант, знак «золотых десяти тысяч». Бранвен тихо ненавидел Фархада — за эту паузу, за выхоленные ногти, покрытые бесцветным лаком по моде аристократии, за породистое лицо — результат многих поколений отбора, где умнейшие и успешнейшие женились на красивейших и здоровейших.
Вместо ожидаемого начала процедуры тысячник расстегнул ремни, которыми были стянуты руки Бранвена, и нажал на пульте кнопку. Койка перешла в сидячее положение. Потом Фархад выключил половину света и снял с пальца кольцо студента университета, поймал на его край блик от лампы.
— Смотри сюда, — вежливо попросил он.
— Что еще за ерунда? — опешил Бранвен, которому вкратце объяснили, как осуществляется сканирование.
— Не ерунда, — спокойно ответил Фархад. — Старая методика, из храмовых. Нам нужно установить истину, так я ее установлю и не калеча тебя.
— Зачем?!
— Ты спас мне жизнь, — тысячник пожал плечами. — Моя семья платит по своим счетам. А теперь смотри, куда я говорю…
Бран в глубоком изумлении уставился на кольцо. Через несколько мгновений он услышал такое же мягкое, как и все прочее «проснись!». Этот приказ удивил — Бранвену показалось, что не произошло ровным счетом ничего. Только вдруг заболело в спине и оказалось, что ноги, прижатые ремнем к койке, сильно затекли.
— Все, — улыбнулся резко очерченными губами Фархад. — Процедура окончена, о результатах я твоему начальству сообщу.
— Кто? — успел спросить Бранвен, но тысячник отрицательно покачал головой: «Мне не велели тебе сообщать».
Бранвена освободили, засчитали ему результаты экзамена и даже простили хамство, допущенное в разговорах с начальством Академии. Об этом ходатайствовал психолог, написавший целую страницу справки, согласно которой в подобной ситуации курсант с психотипом Белла и не мог реагировать иначе на незаслуженное оскорбительное подозрение. Имени того, кто подкинул ему записку, Бран так и не узнал. Точнее, не узнал от куратора и прочих, но один из курсантов его взвода вдруг покинул Академию. «По семейным обстоятельствам» — объявили остальным.
Бранвен вспомнил, что именно этот парень сидел за ним на экзамене, и догадался об истинной причине, точнее, о том, почему у него возникли пресловутые семейные обстоятельства. Исподволь расспросив жреца, он узнал, что за методику применил к нему Фархад, и как удалось установить истину. Идея того, что человек запоминает лишь десятую часть из происходящего вокруг него, что Бран боковым зрением видел, как к его карману протянулась рука, но сознательно не отследил этого, показалась ему глупостью и ересью. Однако же, эта ересь спасла ему жизнь. На этой стадии размышлений Бранвен завис трижды, а потому пришел к простому выводу: за благополучный исход следует благодарить Фархадика-тысячника и себя самого — за давешний инцидент на нижнем уровне.
Фраза из законов Мана, звучавшая как «делай добро и отпускай его плыть по водам», неожиданно оказалась не такой чушью, как выглядела раньше; но даже это не изменило его мнения о религии.
