Один за другим спускаемся по лесенке вниз. Вспыхивают и гаснут лампы на скафандрах. В бинокль я вижу озаренные вспышкой лица. Эту сцену — высадку первых людей на Венере — я снял своим аппаратом через телеобъектив. Фотографу, впрочем, здесь не везет: налетает пыль, и так просто, без особой оптики, снимать нельзя.
…Мы сразу попали в песчаную бурю. Интересно, что стихия здесь на редкость непостоянная: молниеносная атака ветра внезапно сменяется почти полным штилем. В эти спокойные минуты можно осмотреться вокруг.
Скалистая равнина, без малейших признаков жизни, над нею — желтоватое небо, без малейших проблесков Солнца, горизонт, подернутый дымкой. Мы шли около часа и уже хотели повернуть обратно, но вдруг на горизонте появилось что-то новое. Это «что-то» было свинцово-серого цвета. Шум проник сквозь скафандры. Скорее вперед… Перед нами — океан! Безбрежная водная гладь с бегущими по ней гигантскими волнами. Оказалось, что площадка, где сел корабль, находится на побережье океана.
Океан… Многое связано с этим словом на Земле. Это — ласковый шорох волн, набегающих на прибрежный песок… Это — шум прибоя, пена и брызги, бриллиантами капелек взлетающие вверх. Это — зеркало, в котором отражается голубое небо. Это — буруны у коралловых рифов, стайки летающих рыб, жизнь везде, всюду, от мрачных темных глубин до открытой ветрам и Солнцу бесконечной водной равнины. Наконец, это — грозный рев бури, валы, грохочущие в кружеве пены, сметающие все на своем пути.
То же короткое слово — океан, но совсем другое означает оно здесь. Угрюмые скалы, обрывы головокружительной высоты обрамляют берег от края и до края. С неистовой яростью налетают на него волны, и каждая обрушивает каскады воды. Шум от них разносится далеко вокруг. Ни рыб, ни водорослей в серой, стального отлива, воде. И ни одного блика, ни одной радужной полоски от солнечных лучей — вечные сумерки даже днем, полнейшая темнота ночью. Первобытная мощь, исполинская, неукротимая сила, подлинно стихия во всей ее первозданной, суровой, мрачной красоте…
Трудно было оторваться от созерцания этого зрелища, страшного и привлекательного в то же время. Вероятно, нечто подобное было когда-то и на Земле. Говорят, что океан — колыбель жизни. Но рождалась она не под убаюкивающий шепот волн, а под оглушительную, потрясающую симфонию бушевавшей стихии. Поражал не только размах этой водяной феерии, но и ее окружение — дикий, безжизненный пейзаж, окрашенный в белесовато-желтые тона, вялые, лишенные ярких, жизнерадостных красок, словно выцветшая картина.
На обратном пути — опять припудренная пылью, изборожденная скалами равнина. И как же обрадовались мы, когда в туманной дымке мелькнул свет — прожектор корабля! Ни один путешественник — во льдах или пустыне, в горах или тайге — ни один мореплаватель, ни один авиатор не были, вероятно, так рады путеводному огоньку после долгих странствий. Для нас корабль олицетворял собою родную планету, среди чужой суши, близ чужого океана, под небом чужого мира…
Так закончилась первая вылазка на Венере. Мы занялись разбором добычи: сортируем образцы пород, анализируем пробу воздуха, проявляем снимки.
Анализы взятых проб показали, что в атмосфере Венеры очень мало кислорода, зато углекислоты хоть отбавляй. Надежда встретить живое, по-видимому, рухнет сейчас на наших глазах, в нашей походной лаборатории. И все же… Стоит вспомнить Марс и марсианские растения. Правда, там холодно, а здесь «довольно» жарко: термометр иногда показывал днем до ста градусов. Только скафандры с искусственным охлаждением спасали нас от жары.
…Мы думали, что венерианский океан-исполин — единственное зрелище, которое сегодня предоставила нам планета. Но нас ожидал еще один сюрприз.
Наступала ночь. Сумерки сгущались. Тусклый свет дня вот-вот должен был смениться непроглядной тьмой. Однако что это? День возвращается снова? Небо — вечно закрытое облаками, словно пропитанное пылью — начинает светиться, фосфоресцировать.
В этом призрачном освещении все вокруг кажется ненастоящим — игрушечным макетом, сделанным художником, а не подлинным произведением природы. Это впечатление усиливает марево, волнующаяся дымка, которая поднимается от нагретой почвы. Скалы будто трясет мелкой дрожью. Желтоватая при дневном свете пыль, которая носится всюду, ночью кажется серой.
Рассвет уничтожил сияние ночи. Утих ветер, прояснилось. Пейзаж будто утратил часть своей суровости. Как хотелось увидеть яркое, приветливое Солнце! Но для этого пришлось бы, вероятно, подняться не на один десяток километров вверх…
Решено приступить к глубокой воздушной разведке. Риск велик. Чтобы это понять, достаточно взглянуть на наш корабль. Он лежит на боку среди скал и чудом избежал аварии, которая могла бы стать и смертельной. Взлет отсюда будет сложнейшей задачей. Поставить корабль вертикально не удастся. Стартовать же, уткнувшись в скалы, нельзя. Утешает одно: ракета цела, все мы живы — сумели попасть сюда, сумеем отсюда и выбраться!
Нашему маленькому воздушному разведчику — вездеходу-амфибии — нелегко взлететь с площадки, будто перепаханной чудовищным плугом. Особенно мешает одна крупная скала. Но для чего же тогда лучевой истребитель? Ему не пришлось в полете воевать с метеорами — пусть покажет себя на скалах! Правда, здесь плотная атмосфера, дальность действия будет невелика.
Если опыт удастся, мы сможем расчистить дорогу и вездеход доставит корабль к берегу океана, на Чертов утес, как мы его окрестили. Это природная стартовая площадка — с нее открыт путь в небеса, ибо океан — далеко, внизу, и даже самый яростный натиск волн не доносит сюда брызги.
Протянув к аппарату тонкий трос, укрываемся в скалах. Контакт! Фиолетовый луч вырывается из дула лучевой пушки. Язык пламени рвется вперед, пробивает себе дорогу, вытягивается, растет. Вот он достиг скалы, коснулся ее. И через мгновение свершается чудо: каменный великан начинает таять! Точнее не скажешь — так исчезает кусок льда под ярким Солнцем.
Это длится несколько секунд. Вместо огромной скалы — облачко. Налетевший порыв ветра уносит его, и отчетливо видна свежая рана на равнине. Пыль занесет ее, и ничто тогда не напомнит о хирургической операции, произведенной человеком — пришельцем из другого мира.
Проходит время — на площадке, фундаменте уничтоженной скалы, стоит самолет. Он и вездеход, и амфибия, более того, в случае нужды — даже подводная лодка. Корпус из титанового сплава не боится ни морской воды, ни сильного нагрева. Складные крылья, атомный двигатель, вертикальный взлет и посадка — как у конвертоплана, остановка в воздухе — как у вертолета, хорошая устойчивость, конечно герметическая кабина, запасы горючего, продовольствия, воды, приборное вооружение — таков наш воздушный разведчик.
