— Да, это посильнее экологических соображений, — согласился полковник.
Керим, ощутив в его словах иронию, оскорбленно умолк. Литвиненко, впрочем, говорил равнодушно, и его сарказм не отличался звучанием от волынки, куда дудит слабосильный старец.
— Боюсь, что ваше миссионерство под вопросом, — сказал Литвиненко.
Но посмотрел всем четверым в глаза и увидел страстную жажду направить и возглавить. Священнослужители не сильно скрывали это желание, более того: не замедлили перейти к делу.
— Господин полковник, — осторожно произнес Бен-Хаим. — Или правильнее все же — товарищ полковник? Прошу извинить. — Речь его в силу выпитого отличалась некоторой витиеватостью. Не дожидаясь ответа, он сам себе кивнул и продолжил: — Мы ознакомились с нашими ресурсами — бегло, в рабочем порядке, и немного встревожены. Как мне быть с омовением, например?
Керим и Лавр закивали, солидарные с Бен-Хаимом.
— Очищение требует теплой воды для омовения, а также холодной, не менее девяти кавов, в пересчете на наши единицы — двадцать литров. Это главная часть очищения, Икар га-Тагара. Но я не заметил в нашем… скорбном караване соответствующих резервуаров. Где мы будем брать воду? Я не увидел даже насоса. Не говоря о многом другом — мне понадобятся сосуды, вата, льняные полотна — могу ли я рассчитывать получить их в дальнейшем? И гробы. Я осмотрел гроб и не заметил, как ни старался, треугольной прорези на левой стороне нижней части. Предусмотрен ли штатами плотник или столяр?
— Присоединяюсь, — поддакнул отец Лавр. — Обязательно надо обмыть.
— Да, — согласился Керим. — Это жизненно необходимо. Лицо и руки по локоть моют трижды, голову и бороду — с мылом, теплой водой, и нужно добавить в нее гуль-каир. Это кедровый порошок. Мыла и порошка я не видел. Мы льем, протираем; усопшего кладем на левый бок и моем правый. Потом наоборот, итого — шесть поливов. Потом седьмой, после того, как надавим на грудь, чтобы вышли испражнения.
Литвиненко серьезно смотрел на него.
— А если снова обделается? Снова мыть? С моими покойниками случалось.
— Больше не нужно, — мулла поджал губы. — Только вытереть. Еще я не видел саванов и лифоф, для младенцев. И ни одного тобута.
— Простите? — переспросил полковник.
— Тобут — это носилки.
— Резервуар для обмывания у нас есть. Нам и самим нужно мыться. Целый бак. И шланг. За саванами обратитесь к коменданту…
Мулла Керим насупился, теряя почтение к сединам. Бен-Хаим тоже огорчился лицом, Лавр держался невозмутимо — как и лама. Потребности духовенства оказались намного разнообразнее и многочисленнее, чем офицерства, но возвыситься и диктовать не вышло.
— Еще по поводу обряда… Я должен ориентироваться по ходу следования. Местоположение Мекки — важнейший вопрос.
— Где топка, там и Мекка…
— Если вы будете кощунствовать… — начал мулла.
— К коменданту, — повторил Литвиненко. — А у вас какие будут пожелания? — он повернулся к Ладошину.
Лама загадочно улыбнулся.
— Обстановка такая, что зурдайн-судур, боюсь, не понадобится…
— Слава богу! — Литвиненко приободрился. — Отрадно слышать, а то у нас и этого нет…
— Это духовное напутствие. Лама беседует с умирающим и рассказывает ему о путешествии в загробный мир. Мы тоже обмываем, служим хуралы… зашиваем веки, выносим по правилам… иначе в семье будут новые смерти. Но ведь они и без того неизбежны, верно? — Ладошин улыбнулся еще раз. — Потом мы предаем тело одной из пяти стихий: земле, огню, воде, воздуху или дереву. С этим, я думаю, проблем не будет. На практике же тело часто просто-напросто оставляют в степи, волкам и собакам на съедение… Так, что у меня нет ни претензий, ни пожеланий.
В глазах его светилось мирное торжество.
— Мы тоже можем заочно отпеть, — проворчал отец Лавр.
…К ним, придерживая фуражку, бежал комендант.
7
Комендант закричал еще издали, метров с пятидесяти:
— Чего вы стоите? По вагонам!.. Живо, по вагонам!..
Его крики падали в осеннюю хмарь, как в оконную вату. Крытые платформы, как запотевшие окна в рамах, снесенных на свалку; кто-то поставил их прямо, с обеих сторон видно одно. Где-то упрямо и одиноко лязгало, что-то стальное ритмично долбило в такую же сталь, поверху положив тощую подушку.
Офицеры, сами не замечая того, подались к священнослужителям, сделали два шага. Духовные лица подались к офицерам.
Комендант добежал, остановился перед Литвиненко.
— Почему вы не грузитесь? Скорее, сейчас отправление!
— Почему такая спешка? — Полковник выудил тяжелые часы на цепочке, старый трофей. — Мне даже не сообщили маршрут, я жду, мне сказали, что еще целый час…
Комендант отвернул голову, беззвучно выругался.
— Нет у вас часа! Маршрут… какой, к черту, маршрут? Поехали — и поезжайте!
Согласный с его словами, состав дрогнул, дернулся и снова замер. Послышалось шипение, далекий паровоз окутался облаками пара.
Литвиненко развел руками:
— Батенька…
Лицо коменданта налилось кровью.
— Садитесь в вагон, — прохрипел он.
Сзади послышалось негромкое:
— Бронепоезд «Последний Путь» отправляется с запасного пути…
В сказанном не было ничего ужасного, но комендант взвился, напрочь лишившись выдержки:
— Кто это сейчас сказал?
Он схватился за кобуру. Маузера как не было, так и не было, но кобура уже висела, простая кожаная.
Духовные лица, показывая свою полную непричастность, смотрели в стороны. Офицерский состав стоял кое-как, без тени выправки, сохраняя молчание.
На кобуре щелкнула пуговка.
— Неужели началось? — спросил Литвиненко. Ему хотелось отвлечь коменданта.
Комендант отвлекся: взгляд его стал тупым. Он не сразу понял, о чем его спрашивают. Оружие так и осталось в ножнах; комендант рассматривал черную лужу и, казалось, подбирал слова. Паровоз ни с того, ни с сего свистнул.
— А-а, — комендант сделал рукой безнадежный жест: наполовину взмахнул, наполовину сграбастал из воздуха что-то ненужное. — Идите вы все…
Полковник напирал, сколько позволял возраст:
— Но все же? Что произошло?
— Послушайте, Литвиненко, — комендант страдальчески закатил глаза. — Чем раньше вы отсюда уберетесь, со всеми вашими могильщиками, плакальщиками и факельщиками, тем будет лучше для всех. И для вас в первую очередь. Произошло… Что произошло, того не поправишь. Езжайте с миром, не будите лиха. Мне бы от вас избавиться поскорее, а там уже… все равно, — пробормотал он. Нервно оглянулся и уставился в одному ему видную точку, где-то за дверями зала ожидания.
