— Прибереги аппетит, — сказала Аленка. — Ты разоришь Аэрофлот, старый крокодил джунглей.
— Не буду. Наберегся, — нагло сказал Андрей и улыбнулся стюардессе. — Я бы съел чего-нибудь еще, посущественней.
— Попробуем вас накормить, — сказала стюардесса.
Горы уже были далеко позади, и за круглыми оконцами перекатывался гул моторов, и необозримая, синяя, замерла внизу Атлантика, и над ней висели круглые облака. Огненные облака. Раскаленные рассветом круглые облака.
«Возвращение с победой. С Пирровой победой», — думала Алена, а Андрей уже достал блокнот и писал формулы — строчка за строчкой. Пиррова победа…
Давным-давно, когда ей было лет шесть или семь, они с братом набрели на полянку, в лесу, под Москвой. Полянка была красная от земляники. Аленка заглянула под листья, обмерла, и много лет спустя, стоило ей только захотеть, она могла увидеть эту полянку, услышать ее запах и ощутить вкус переспелой земляники на языке.
Теперь она может летать над джунглями и видеть джунгли, как видел их Большой Клуб. Она закроет глаза и увидит, как мелькают огромные листья и мчится темным силуэтом ягуар. Мчится по берегу и сигает в воду…
Алена не успела рассказать Андрею об этой галлюцинации, а сейчас почему-то нельзя. Она простила его, вычеркнула, тот позорный разговор начисто, и все-таки они молчат.
Вот почему они молчат. Она возвращается с победой, а он — с поражением. Для него не бывает побед, его битва никогда не кончится, и он всегда будет помнить о том, что. Большой Клуб погиб непознанным. Будет помнить и казниться. Что он сейчас делает, Андрей? Может быть, он думает о том же и вводит в свои формулы критерий «пирровости всех побед»?
Вернулась стюардесса, поставила перед ними обоими по подносику.
— Изумительно, — сказал Андрей. — Восхитительно. — Он стал жевать, глядя в блокнот красными глазами. За сборами было некогда спать, а в самолете Андрей никогда не спал.
— Я уверена, — сказала Алена, — что есть еще Огненные. И не один Клуб. Есть.
— Не надо, Аленушка.
— Есть, — сказала Алена.
Наверное, у нее было несчастное лицо. Стюардесса посмотрела издали и подошла снова.
— Почему вы не кушаете?
— Так, — сказала Алена. — Спасибо.
Андрей крошечными значками, как муравьями, заполнял страницу за страницей, иногда смотрел в оконце, но когда солнце поднялось выше, задернул занавеску.
Аленка хмурилась во сне. Воины шли по ночным дорогам под звездами, и на их пути в джунглях вспыхивали бесшумные пожары.
Москва, 1964 – 1989
— Завидую вашему здоровью, — произнес сосед, не поднимая головы.
Мы сидели вдвоем на грязной садовой скамье. Бульвар, залитый талой водой, был пустынен. Сосед каблуком долбил в леденистом снеге ямку, толстое лицо со сломанным носом чуть покачивалось. Рука в перчатке упиралась в планки сиденья.
— Ах, здоровье — это прекрасно, — сказал сосед, не разжимая губ.
Я на всякий случай оглянулся еще раз — не стоит ли кто за скамьей. Никого… Прошлогодние листья чернеют на сером снегу, вдоль боковой аллеи журчит ручей.
— Вы мне говорите? — пробормотал я.
Сосед качнул шляпой сверху вниз, продолжая ковырять снег каблуком. В ямке уже проступила вода.
Еще несколько минут он смотрел на свои башмаки с ребристыми подошвами, а я разглядывал его, ожидая продолжения.
Черт побери, это был престранный человек! Лицо отставного боксера — сломанный нос, расплющенное ухо и одержимые глаза, сумасшедшие, неподвижные. Такие глаза должны принадлежать ученому или потерявшему надежду влюбленному. Я никогда не видел человека, менее похожего на того или другого — по всему облику, кроме глаз… А его слова? «Завидую вашему здоровью, это прекрасно…» А его поза, поза! Он сидел, упираясь ручищами в скамью, бицепс левой руки растягивал пальто. Он как будто готов был встать и мчаться куда-то, но каблук мерно долбил снег, и уже талая вода ручейком уходила под скамью — в ручей на дорожке за нашими спинами.
— Вы нездоровы? — Я не выдержал молчания.
— Я недостаточно здоров, — он мельком посмотрел на меня, как обжег. И без всякого интервала спросил: — Болели чем-нибудь в детстве?
Я чуть было не фыркнул — такой тяжеловес заводит разговор о болезнях. Отвечая ему: «Корь, свинка, коклюш», я думал, что он похож на Юрку Абрамова, мальчишку с нашего двора, который в детском саду уже не плакал, а в школе атаманил, и мы смотрели ему в рот. Юрке сломали нос в восьмом классе. Учителям он говорил, что занимается в боксерской секции, а мы знали — подрался на улице. Вообще-то все люди со сломанным носом будто на одно лицо.
— Сердце здоровое? — продолжал сосед почти безразличным тоном, но так, что я не мог отшутиться или сказать: «А вам какое дело?» Пришлось ответить полушуткой:
— Как насос.
— Спортсмен?
— Первый разряд по боксу, второй по рапире, футбол, плаванье.
— Какие дистанции? Спринтер? Конечно, спринтер… — Он посмотрел на мои ноги.
В фас он был совсем недурен — в меру широкие скулы, лоб как шлем, только глаза меня пугали. Они буквально светились изнутри, выпуклые такие глазищи, и лоб карнизом.
— Курите?
— Иногда, а что?
Я вдруг рассердился и заскучал. Курите, не курите… Каждый тренер с этого начинает. Атаман… Мне захотелось уйти, холодновато становилось под вечер. Я и не рассчитывал, что Наталья сейчас появится, она сказала, что придет, если удастся удрать с лекции, но вообще-то, наверно, не придет.
Я сказал: «Простите. Мне пора», — и встал.
Сосед кивнул шляпой. Из-под каблука летели брызги через всю дорожку.
— До свидания, — сказал я очень вежливо.
Длинноногая девчонка с прыгалками оглянулась на нас, пробегая по дорожке.
— Жаль, — сказал сосед. — Я хотел предложить вам кое-что любопытное.
Его нос и уши ясней, чем любая вывеска, говорили — что он может предложить. Я ответил:
— Спасибо. Я сейчас не тренируюсь. Диплом.
Он сморщился.
Я уже шагнул через лужу на дорожку, когда он сказал неживым голосом:
— Я имею вам предложить путешествие во времени…
Я с испугом оглянулся. Он сидел, не меняя позы.
— Путешествие во времени. В прошлое…
«В прошлое, значит, — думал я. — Вот оно — недостаточное здоровье…»
— Я не сумасшедший, — донеслось из-под шляпы. — Сумасшедший предложил бы путешествие в будущее.
