— Бандра, я не могу мириться с тем, что кто-то вас бьёт.
Бандра взяла платок и промокнула им левую щёку, чтобы посмотреть, остановилось ли кровотечение. Кровь больше не шла, и она положила платок на место. Мэри отвела её в гостиную и посадила на диван. Мэри присела рядом, взяла широкие ладони Бандры в свои и заглянула в её пшеничного цвета глаза.
— Не торопитесь, — сказала Мэри, — соберитесь с силами. Но вы должны мне рассказать, что случилось.
Бандра отвернулась.
— Он уже три месяца этого не делал, и я подумала: может, и в этот раз не будет. Я подумала, а вдруг…
— Бандра, кто вас ранил?
Голос Бандры стал почти неслышным, но Кристина повторила его погромче прямо Мэри в ухо.
— Гарб.
— Гарб? — удивлённо повторила Мэри. — Ваш партнёр?
Голова Бандры наклонилась на несколько миллиметров.
— Мой… Бог! — сказала Мэри. Она сделала глубокий вдох, потом кивнула — не столько Бандре, сколько себе самой. — Хорошо, — сказала она. — А сейчас мы сделаем вот что: пойдём к преставителям власти и всё им расскажем.
— Тант, — сказала Бандра. «Нет».
— Да, — твёрдо возразила Мэри. — Такое случается и в моём мире. Но с этим нельзя мириться. Вам могут помочь.
— Тант! — повторила Бандра уже твёрже.
— Я знаю, что это тяжело, — сказала Мэри, — но мы пойдём вместе. Я всё время буду с вами. Мы положим этому конец. — Она указала на компаньон Бандры. — В архиве алиби должна быть запись всего, что он сделал, не так ли? Он не может уйти от ответственности.
— Я не выдвину против него обвинения. Без обвинения со стороны жертвы нет преступления. Это закон.
— Я знаю, что вы думаете, что любите его, но вы не должны это терпеть. Никакая женщина не должна.
— Я не люблю его, — сказала Бандра. — Я его ненавижу.
— Ну, хорошо, — сказала Мэри. — Так давайте тогда что-нибудь с этим сделаем. Давайте умоемся, переоденемся в чистую одежду и пойдём к арбитру.
— Тант! — сказала Бандра, хлопая ладонью по стоящему перед ней столику. Хлопок был настолько громкий, что Мэри показалось, что стол разлетится в щепки. — Тант! — повторила она снова. Но в её голосе не было страха; скорее, в нём свучала убеждённость.
— Но почему? Бандра, если вы считаете, что ваш долг — скрыть всё это от…
— Вы ничего не знаете о нашем мире, — сказала Бандра. — Ничего. Я не могу пойти с этим к арбитру.
— Почему? Избиение — это ведь преступное деяние?
— Конечно, — сказала Бандра.
— Даже между людьми, состоящими в союзе?
Бандра кивнула.
— Тогда почему?
— Из-за наших детей! — рявкнула Бандра. — Из-за Хапнар и Дрэнны.
— А что с детьми? — не поняла Мэри. — Гарб им отомстит? Или… или он их тоже бил в детстве?
— Вот видите! — хрипло каркнула Бандра. — Вы не понимаете ничего.
— Ну так объясните мне, Бандра. Объясните, чтобы я поняла, или я пойду к арбитру одна.
— Какое вам до этого дело? — спросила Бандра.
Мэри озадачил этот вопрос. Ведь понятно, что до этого есть дело каждой женщине. Понятно, что…
И тут на неё словно метеор упал с неба. Она сама не сообщила о своём изнасиловании, и её начальница, Кейсер Ремтулла стала следующей жертвой Корнелиуса Раскина. Она хотела как-то это исправить, хотела никогда больше не чувствовать вины за то, что нападение на женщину осталось неизвестным властям.
— Я просто хочу помочь, — сказала Мэри. — Вы мне не безразличны.
— Если хотите помочь, то забудьте, что когда-либо видели меня в таком виде.
— Но…
— Вы должны пообещать! Поклянитесь.
— Но почему, Бандра? Вы не можете позволить этому продолжаться.
— Я должна позволить этому продолжаться! — Она сжала свои огромные кулаки и закрыла глаза. — Я должна.
— Почему? Ради Бога, Бандра…
— Ваш глупый Бог здесь не при чём, — сказала Бандра. — Здесь речь о реальных вещах.
— Каких реальных вещах?
Бандра снова отвела взгляд, глубоко вдохнула, потом выдохнула.
— О наших законах, — сказала она, наконец.
— В каком смысле? Разве за такое не положено наказание?
— О, да, — сказала Бандра с горечью в голосе. — Ещё как положено.
— Что тогда?
— Вы ведь знаете, какие у нас наказания? — спросила Бандра. — Вы же знакомы с историей Понтера Боддета. Какое наказание грозило его партнёру Адекору, когда его несправедливо обвинили в убийстве Понтера?
— Его могли стерилизовать, — ответила Мэри. — Но Адекор этого не заслуживал, ведь он ничего не совершал. Но Гарб…
— По-вашему, мне интересно, что станет с ним? — сказала Бандра. — Но стерилизуют не только Гарба. Склонность к насилию нельзя терпеть в генетическом пуле. Стерилизуют всех, у кого хотя бы половина генов общая с ним.
— Господи Иисусе! — сдавленно воскликнула Мэри. — Ваши дочери…
— Именно! Скоро должны зачать поколение 149. Моя Хапнар забеременеет вторым ребёнком, у Дрэнны будет первый. Но если я сообщу о Гарбе…
Мэри чувствовала себя так, будто её пнули в живот. Если Бандра сообщит о Гарбе, её дочерей стерилизуют, так же, как всех братьев и сестёр Гарба и его родителей, если они ещё живы… хотя, возможно, его мать пощадят, поскольку у неё уже наверняка была менопауза.
— Я не думала, что неандертальские мужчины могу быть такими, — сказала она. — Бандра, я так вам сочувствую.
Бандра едва заметно пожала своими массивными плечами.
— Я несу это бремя уже давно. Я привыкла. И…
— Что?
— И я думала, что всё закончилось. Он не бил меня с тех пор, как ушла моя партнёрша. Но…
— Они никогда не прекращают, — сказала Мэри. — Не насовсем. — Во рту у неё появился кислый привкус. — Дожно быть что-то, что вы могли бы с этим сделать. — Она помолчала. — Вы ведь можете защищаться. Это должно быть законно. Вы могли бы…
— Что?
Мэри смотрела в устланный мхом пол.
— Неандерталец может убить другого неандертальца одним хорошо нацеленным ударом.
— В самом деле! — сказала Бандра. — В самом деле. Так что, как видите, он, должно быть, любит меня — будь это не так, я была бы мертва.
— Если б любил — не бил бы, — сказала Мэри, — но ударить в ответ — и посильнее — возможно, это единственное, что вам остаётся.
— Я не могу, — сказала Бандра. — Если решат, что у меня не было необходимости его убивать, обвинение в насилии будет выдвинуто против меня, и опять пострадают мои дочери, потому что у них половина и моих генов тоже.
— Проклятая уловка-22, — сказала Мэри. Она посмотрела на Бандру. — Вы знаете эту поговорку?
