— Но это вовсе не значит, что он спятил, Динк.
— Я понимаю, что поскольку ты здесь всего год, то ты думаешь, что все здесь нормальные. Но они ненормальные. Мы ненормальные. Я заглядывал в библиотеку, я вызывал книги на свою доску. Старые книги, потому что нам не позволяют ничего нового, но и из них мне удалось уяснить, какими бывают дети. Так вот, мы — не дети. Дети могут иногда проиграть, и никому нет до этого дела. Дети не состоят в армиях, они не бывают командирами, они не правят сразу сорока другими детьми — это больше, чем кто-нибудь может взять на себя и не стать хотя бы слегка помешанным.
Эндер попробовал вспомнить, на что были похожи другие дети, те, что учились с ним в одном классе, но единственным, кто приходил на память, был Стилсон.
— У меня был брат. Самый обыкновенный парень. Его интересовали только девчонки. И еще полеты. Он мечтал летать. Они с ребятами любили гонять мяч. Игра, где надо вести мяч, стуча по полу, отбирать друг у друга и попадать им в кольцо. Игра могла продолжаться до тех пор, пока не появятся люди из службы по охране покоя и не конфискуют мяч. Он учил меня, как обращаться с мячом, когда за мной пришли, чтобы забрать сюда.
Эндер вспомнил о своем брате, но это не было приятным воспоминанием. Динк неверно понял выражение лица Эндера.
— Эй, я знаю, что никто не желает разговаривать о доме. Но все мы откуда-то пришли. Нас не создала Боевая школа. Она вообще ничего не создает. Она только разрушает. И у каждого из нас есть воспоминания о доме. Может быть, не всегда добрые, но мы вспоминаем, а затем лжем и делаем вид… Слушай, Эндер, почему никто и никогда не говорит о доме? Может быть, потому что это очень важно? Настолько важно, что никто не допускает, что… Ох, черт!
— Нет, все в порядке, — успокоил его Эндер. — Я просто подумал о своей сестре Вэлентайн.
— Я не хотел тебя расстраивать.
— Все в порядке. Я о ней не часто думаю, потому что со мной всякий раз бывает такое.
— Это верно, мы никогда не плачем. Боже, я никогда об этом не задумывался. Никто никогда не плачет. Мы действительно стараемся быть взрослыми. Быть, как наши отцы. Готов поспорить, что ты похож на своего отца. Я уверен, что он оставался бы спокойным и сдерживался, а затем внезапно начал…
— Я не похож на своего отца.
— Значит, я ошибся. Но посмотри на Бонзо, твоего бывшего командира. У него запущенный случай прогрессирующей испанской гордости. Он не может допустить, что может оказаться слабее другого человека. Быть лучше него, значит наносить ему оскорбление. Быть сильнее него, это все равно, что кастрировать. Он ненавидит тебя за то, что ты не страдал, когда он наказал тебя. Возможно, он ненавидит тебя настолько, что готов убить. Он сумасшедший. Они все сумасшедшие.
— А ты нет?
— Я тоже бываю безумным, дружище, но, в отличие от других, в тех случаях, когда я становлюсь безумнее, чем обычно, я летаю один в пространстве, и безумие вытекает из меня. Оно впитывается в стены и остается там до тех пор, пока не начнется бой и маленькие мальчики, врезающиеся в эти стены, не выбьют его оттуда и не разбрызгают его в воздухе.
Эндер улыбнулся.
— И ты тоже бываешь безумным, — сказал Динк. — Пойдем поедим.
— Но может быть, ты сможешь быть командиром и не стать сумасшедшим. Может быть, то, что ты знаешь о безумии, не даст тебе свихнуться.
— Эндер, я не собираюсь позволять этим паразитам командовать мной. Тебя они тоже заставили лезть из кожи и вовсе не намерены обходиться с тобой по-хорошему. Подумай, что они до сих пор сделали для тебя?
— Они не сделали ничего, не считая того, что продвинули меня.
— А безумие облегчает тебе жизнь, да?
Эндер засмеялся и помотал головой:
— Может быть, ты и прав.
— Они думают, ты боишься, что тебя отчислят, а поэтому могут делать все, что хотят. Не позволяй им этого.
— Но я здесь именно поэтому. Чтобы они сделали из меня орудие. Чтобы спасти мир.
— Не могу поверить, что ты до сих пор веришь в это.
— Верю во что?
— В угрозу чужаков. В спасение мира. Послушай, Эндер, если бы чужаки хотели вернуться и напасть на нас снова, то они уже давно были бы здесь. Они не собираются возвращаться. Мы разбили их, и они ушли навсегда.
— Но видеофильмы…
— Они все сняты во времена Первого и Второго Нашествий. Твоих бабушек и дедушек еще не было на свете, когда Майзер Рэкхэм вышвырнул чужаков прочь. Посмотри внимательно. Фильмы фальшивые. Никакой войны не идет, и они просто дурят нам головы.
— Но почему?
— Потому что, пока люди будут бояться появления чужаков, Международный Флот будет иметь огромное значение, а пока флот будет иметь огромное значение, определенные страны будут сохранять свое превосходство над остальными. Но смотря видеофильмы, люди очень быстро разберутся в этой игре, и тогда будет гражданская война во имя того, чтобы покончить со всеми войнами. Вот где настоящая угроза, Эндер. И в этой войне, когда она начнется, мы с тобой не сможем быть друзьями. Потому что ты, как и наши дорогие преподаватели, американец, а я — нет.
Они пришли в заполненный ребятами зал и за обедом говорили совсем о других вещах, но Эндер не переставая думал о том, что сказал Динк. Боевая школа была настолько изолирована, игра имела такое значение в представлениях ребят, что Эндер совершенно забыл о том, что существует еще и внешний мир. Испанская гордость. Гражданская война. Политика. Боевая школа действительно была очень маленькой частицей мира.
Но Эндер не пришел к тем же выводам, что и Динк. Чужаки на самом деле были реальностью. Угроза их нашествия была реальностью. Международный Флот контролирует многое, но он не контролирует видеофильмы и информационные сети. Так было по крайней мере там, где рос Эндер. На родине Динка, где русские доминируют на протяжении вот уже трех поколений, информация, может быть, и контролируется, но в Америке ложь умирает быстро. Во всяком случае, Эндер верил в это.
Верил, но семя сомнения было брошено и осталось и время от времени оно выпускало небольшие корешки. Рост этого семени изменил все. Теперь Эндер начал придавать гораздо большее значение тому, что люди подразумевают, а не тому, что они говорят. Это сделало его мудрее.
На вечернюю тренировку пришло меньше половины обычного количества ребят.
— Где Бернард? — спросил Эндер.
Алаи усмехнулся. Шэн зажмурил глаза и принял вид человека, захваченного радостными переживаниями.
— Ты что, не слышал? — сказал какой-то перволеток из более позднего запуска. — Говорят, что любой запускник, посещающий твои тренировки, не может ни на что рассчитывать ни в одной из армий. Говорят, что командиры не хотят иметь солдат, испорченных неверной подготовкой.
Эндер кивнул.
— Но я так мозгую, — продолжал перволеток. — Я стану здесь лучшим из того, чем могу стать, и любой командир, который хоть чего-нибудь стоит, возьмет меня. Верно?
— Да, — ответил Эндер, ставя точку.
Они начали тренировку. Примерно через полчаса, когда они отрабатывали приемы ухода от столкновений с замороженными солдатами, в зале появились командиры нескольких армий. Они начали демонстративно переписывать всех участвующих в тренировке.
— Эй! — крикнул Алаи. — Проверьте, правильно ли вы записали мое имя!
Следующим вечером пришло еще меньше ребят. Теперь Эндер узнал о нескольких происшествиях. Маленьких перволеток тузили в ванных комнатах, или устраивали им каверзы в столовой и игровой комнате, или уничтожали их файлы, взломав примитивную защитную систему, охраняющую компьютерные доски запускников.
— Сегодня не тренируемся, — сказал Эндер.
— Черта с два! — ответил Алаи.
— Это всего на несколько дней. Я не хочу, чтобы пострадал кто-нибудь из наших ребятишек.
— Если ты остановишься хотя бы на один вечер, то они увидят, что их методы дают результаты. Это все равно, как если бы ты хоть раз отступил перед Бернардом, когда он вел себя как свинья.
— Кроме того, — добавил Шэн, — мы не боимся, и нам плевать, так что ты обязан продолжать. Нам необходимы тренировки, тебе — тоже.
Эндер вспомнил, о чем говорил ему Динк. Игра примитивна по сравнению с существующим миром. Почему кто-то должен отдавать каждый вечер своей жизни этой дурацкой, дурацкой игре?
— Нас в любом случае слишком мало для тренировки, — сказал он и направился к выходу. Алаи остановил его:
— Тебе тоже угрожали? Били тебя в умывальной? Совали головой в писсуар?
— Нет, — сказал Эндер.
— Ты все еще мой друг? — спросил Алаи более спокойно.
— Да.
— Значит, и я твой друг, Эндер, и я остаюсь здесь и буду тренироваться вместе с тобой.
Старшие ребята пришли опять, на этот раз среди них было меньше командиров. В основном они были солдатами двух армий. Эндер узнал форму Саламандр. Двое были даже из армии Крысы. На этот раз никто не записывал фамилий. Вместо этого пришедшие насмехались и орали, глядя, как перволетки с их неокрепшими мускулами пытаются отрабатывать сложные приемы. Некоторых перволеток это начало задевать.
