Я подумал о Клейне с его дурацкими штучками. Когда-то в день нашего знакомства он вошел в мою квартиру подобным образом. Я прекрасно помнил этот давний эпизод и само неуловимое глазом перемещение – движение воздуха и никаких видимых форм. Впрочем, нет; было еще легкое искажение пространства на самом краю поля зрения – заметное при достаточной освещенности.
В первый раз это показалось мне интригующим фокусом. Я допускал также неизвестное влияние на мое сознание и восприятие. Но сейчас меня не интересовал механизм происходящего, меня интересовал результат. А результатом должен был стать еще один труп – либо мой, либо… ЕГО.
Дверь.
Мои лопатки коснулись двери. Мне подсказал это дремучий инстинкт. Я повернулся, подставив темноте спину. Плевать – все направления были одинаково опасными. Я ощупывал дверь, которая закрывала выход, в поисках ручки или замка. Проклятие! Она была гладкой, как поверхность бильярдного стола.
И тут все-таки блеснул свет…
Вот уж точно: если бывают звезды, «замученные в аду», то я увидел одну из них. Она располагалась посередине двери, на уровне моего паха. Звезда – багровая точка – постепенно превратилась в кровавый зрачок, а потом… в окружность с тремя отростками. Отростки были направлены вниз и в стороны, образуя слишком хорошо знакомый мне символ.
Я коснулся его пальцами. И сразу же отдернул их, чтобы не отморозить. «Анх» сиял на двери – пока еще слишком тускло, чтобы разогнать тьму в радиусе более полуметра. Прикосновение было мимолетным, и я не ощутил ни впадины, ни выпуклости на том месте, где появился крест.
Кто-то перешагнул через тело охранника и приближался ко мне. Я еще не настолько обезумел от страха, чтобы вслепую палить в темноту. Но если я не открою дверь, рано или поздно придется стрелять. Вряд ли у меня были шансы выиграть эту дуэль. Здесь я и сдохну. Погибну преждевременно, как затравленный поэт. И мой труп овеют черным ветром невидимые крылья…
Потом я обратил внимание на то, что кровавые лучи лижут руку с двух сторон. На джинсах проступило багровое пятно. Негреющий свет «анхов», лежавших в моем переднем кармане, пробился сквозь плотную ткань. Только безнадежный идиот не увидел бы в этом некоего совпадения.
Я решил пожертвовать пальцами и залез в карман. Кресты были настолько холодными, что исчезала разница в ощущениях. С одинаковым успехом я мог трогать огонь, лед, серную кислоту. Мгновенная страшная боль, а затем – полная нечувствительность. Местная анестезия без всякого новокаина. Я вытащил один из «анхов». Сразу же стало ясно, что его размеры в точности соответствуют размерам символа на двери.
Шаги за спиной.
Между мной и незнакомцем оставалось метров шесть, не больше. Никогда раньше моя спина не была такой голой, такой беззащитной, такой тонкокожей, такой трепещущей…
Я приложил крест к знаку, пылавшему на двери. Как я и думал, они идеально совпали. И даже слились. Багровое свечение потускнело и стало стремительно гаснуть.
«Топ-топ» раздалось еще ближе…
Я налег на дверь. Она открылась без всякого щелчка. Темнеющий «анх» отклеился от нее и упал в мою ладонь, словно остывающий уголек.
Из щели ударил в ноздри тот же запах, только гораздо более интенсивный.
Еще один шаг за моей спиной. После этого опять подул нездешний ветер…
Скрючившись, я провалился в зловонную тьму и несколько раз выстрелил наугад через плечо, так что гильзы вылетали из пистолета где-то рядом с моим оглохшим левым ухом.
Зато другое ухо отчетливо слышало, как в ответ снова раздался тихий издевательский смех.
Если я рассчитывал, что все скоро закончится, то сильно ошибался. Тут невольно вспомнишь Клейна с его незамысловатой философией. Иногда вам не дадут отдохнуть даже на том свете, когда вы уже вроде бы и согласны. Рискованные приключения становятся утомительными, и начинаешь мечтать о простых обывательских радостях. Сейчас я дорого дал бы за бутылку ледяного пива и за теплую ванночку. И за Савелову в супружеской постели. И за возможность посидеть в кресле-качалке, глядя на закат. И за то, чтобы выкурить хорошую сигарету…
Вместо этого надо было спасать свою задницу.
Четкая, хотя и оглушительная работа моей огнестрельной машинки слегка меня отрезвила. Поскольку охотившийся за мной темный ангелочек пока что не отменил детонацию пороха, шанс на спасение у меня все еще был.
Я прополз пару метров на брюхе и ткнулся лицом в завесу из пыльной материи. «Беретта» звякнул о полую металлическую трубку, и я понял, что нахожусь под вешалкой. Даже ткань пропиталась тем же неистребимым запахом. Но сейчас я был готов зарыться во что угодно.
Последующие десять секунд я двигался на четвереньках, давя и отбрасывая в стороны какие-то ящики, тряпье, картонные коробки и, кажется, парики. Правда, вначале я принял их за звериные шкурки, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Хорошо, что желудок был пуст с самого утра. Если я что и глотал с тех пор, то одну лишь пыль.
Я полз, окутанный удушливым облаком. Вскоре я услышал какой-то треск. Это был мой собственный сухой кашель.
Кто-то зажег свет.
Это было не бледное и мертвенное тление газового разряда в молочно-белых трубках. И не яркое и желтоватое свечение раскаленной спирали в колбе. В комнате разом вспыхнули свечи – много свечей, не меньше двух десятков, – и вместе с дрожанием язычков пламени ожили тени.
Хороший фокус, но я давно ничему не удивлялся, как Пачкуля
Пестренький из детской книги о Незнайке. Похоже, Пачкуля тоже был параноид со стажем.
Я находился в огромном зале без окон и с единственной дверью. Больше всего она напоминала мне заброшенную кладовую какого-нибудь театра, набитую забытым реквизитом и старыми костюмами. Очень высокий потолок, до которого казалось невозможным дотянуться, даже взобравшись на стремянку, не был обезображен современными светильниками, зато был закопчен и притом неравномерно: пятна и полосы копоти образовывали на нем какие-то знаки. Ряды длинных вешалок превратили помещение в затхлый лабиринт, в котором мне удалось затеряться, однако, похоже, ненадолго. Свечи освещали далеко не все, что хотелось бы видеть, – для этого они находились слишком низко. А здесь было на что посмотреть.
Например, алтарь. Черт возьми, я сразу понял, чем является это дикое сооружение из черного дерева, похожее одновременно на крышку гигантского рояля, трюмо красотки-вампира и развалины сгоревшего дома. Именно алтарь – не больше, однако и не меньше. Культовое оборудование. На нем лежало множество предметов, которых я не сумел как следует разглядеть. Но помню, что там тускло поблескивали амальгамой осколки зеркал, отсвечивали перламутром обломки раковин и мелкие желтовато-белые пластины, сразу наводившие на мысль о… да – какие могут быть сомнения – о человеческих зубах.
