Конвоир молча погнал меня по коридору. Когда мы сели в лифт, так же молча нажал на цифру «2» и со скучающим видом уставился в потолок. Через некоторое время заскучал и я, потому как опускались мы долго, гораздо дольше, чем можно было ожидать от четырёхэтажного здания следственного изолятора.
Зато новая камера оказалась не в пример уютнее прежней. Окон, естественно, не было (что в них рассматривать — фундаменты окрестных зданий?), зато кровать стояла вполне гостиничного типа: хотя и крепко привинченная к полу, но со свежим бельём. Был даже письменный стол со стулом, небольшая книжная полка и — что совсем не лезло ни в какие представления о «застенках НКВД» — отдельный санузел с накрахмаленными полотенцами и рулоном пипифакса. Ощущение праздника несколько портили камеры слежения, нагло торчащие изо всех углов, но мне-то что? Бежать я всё равно не собирался, руки на себя накладывать — тоже.
Строго говоря, я вообще не понимал, что мне делать и как себя вести. Что говорить, о чём молчать? Николаич никаких инструкций не давал, хотя мог бы. Впрочем, я же заблокированный! Если что, помру при допросе.
Я подошёл к книгам и пробежался по корешкам. Набор литературы пёстрый, но довольно приличный: Акунин, Библия, Герман Гессе, «Жёлтая стрела» Пелевина, томик Владимира Высоцкого, Валентин Пикуль, «Полковнику никто не пишет», Философский энциклопедический словарь, «Двенадцать стульев», трёхтомник Пушкина, «Мастер и Маргарита», пара сборников фантастики и так далее. Рассудив трезво, что застрял я тут надолго, я взял «Нечистую силу» и завалился с ногами на кровать.
Полежал чуток, но понял, что на таком бельё валяться в одёжке, насквозь пропахшей крысами — это вызов не только системе госбезопасности, но и элементарной гигиене. В конце концов, санузел есть? Надо пользоваться, пока дают.
Из ванной я вышел практически оптимистом. Даже казённым нижним бельём не побрезговал: хотя и казённое, зато чистое. В комнате (камерой её назвать просто язык не поворачивался) на столе уже стоял поднос с обедом. Еда простая, но добротная: рыбный суп, гуляш с картофельным пюре и — напоминанием о Советском Союзе — компот из сухофруктов. Создалось полное впечатление, что меня решили угостить комплексным обедом из местной столовой. Даже ложки характерно алюминиевые, с дырочками в ручках.
Я до того обнаглел, что водрузил томик Пикуля на стол и начал неспешно насыщаться. Закончив трапезу, я откинулся на стуле и стал дожидаться появления надзирателя. Он возник с оперативностью официанта солидного ресторана, хмуро, но споро убрал поднос и молча скрылся за дверью. Я с трудом удержался от того, чтобы не спросить у него счёт, но резонно решил, что гусей дразнить не стоит.
В таком довольстве и неге прошло ещё два дня.
Само собой разумеется, меня живо интересовала судьба остальных: Маши, Гарика и Николаича. Чтобы унять беспокойство, я со всей возможной добросовестностью по пять раз на дню желал им всяческих ужасов и лишений. Тем более, что иных занятий у меня всё равно не было.
Еда появлялась вовремя, горячая вода не переводилась, надзиратели не обращали на меня никакого внимания. Я даже несколько раз пытался заняться физподготовкой, но быстро выдохся и снова вернулся к двум излюбленным занятиям: читать и думать.
Я утешал себя тем, что моим подельникам в любом случае хуже, чем мне. Я-то чётко понимал, что могу им помочь даже из комфортабельной одиночки, а каково Машке и, тем более, Гарику, который, даже отдыхая, предпочитал развивать кипучую деятельность? Правда, Гарик наверняка располагал какой-либо дополнительной информацией, которую он без особого стеснения таскал из чужих мозгов. А с другой стороны, много ли можно натаскать из мозгов дежурного сержанта?
Словом, когда меня вызвали на допрос, я даже обрадовался — ещё немного, и пришлось бы начать разговаривать со стенкой, а это уже лишнее.
Бравый подполковник Сергей Сергеевич Минич сидел за столом сбоку и лениво погладывал в окошко. Там было настоящее, живое небо! Допрос вёл давешний молодой человек — теперь я вспомнил, что зовут его Виктор Анатольевич, не то Бранько, не то Дранько. Он снова поинтересовался моим именем, как будто опасался, что за несколько дней в камере-люкс меня могли подменить. Затем задал вопрос, который давно интересовал меня самого:
— Вы знаете, почему мы вас задержали?
— Нет, конечно, — абсолютно искренне пожал плечами я. — А за что, кстати? Мне предъявят какое-нибудь обвинение?
— Об обвинении речи пока не идёт…
— Так я пошёл?! — с дурашливой миной я приподнялся на стуле.
— Не спешите, Андрей Валентинович, — наконец подал скучающий голос подполковник. — В настоящее время мы рассматриваем вас как свидетеля по делу государственной важности. Свидетель вы настолько ценный, что государство не может рисковать вашей жизнью и здоровьем. Есть специальное прокурорское определение, по которому нам поручено вас охранять.
Моя обычно склонная к склерозу память неожиданно выдала яркое и отчётливое воспоминание: кабак, джин с медикаментозным привкусом и фраза случайного собутыльника: «Меня зовут Николай Николаевич. Я буду охранять вас». Я невольно улыбнулся.
Сергей Сергеевич цепко глянул мне в глаза:
— Могу я полюбопытствовать, чем так вас рассмешил?
— Да так, уж больно вы похожи с Николаем Николаевичем. Даже зовут вас похоже. Сергей Сергеевич — Николай Николаевич.
— О, да вы склонны к анализу? Обычно люди вашего… ваших способностей не любят анализировать ситуацию.
Я сразу насторожился. До сих пор о своих способностях я разговаривал всего с тремя людьми в мире. Да и то без особого удовольствия. Поэтому я внутренне напрягся и решил, пока суд да дело, помалкивать в тряпочку.
— Ну же, Андрей Валентинович! — тонко улыбаясь, не в меру проницательный подполковник внимательно глядел мне в глаза. — Вас ведь просто распирает от любопытства! А ведь я могу заинтриговать вас ещё больше. Наше с Николаем Николаевичем сходство куда серьёзнее, чем вам кажется.
Я отвёл взгляд от светлых глаз подполковника и внимательно начал изучать деревянный стол притихшего следователя. Попутно я пытался вспомнить, какого цвета глаза у Николаича. Карие, что ли?
— Ну, раз вы предпочитаете анализ как метод познания, давайте продолжим экзерсисы. Предположим, что я — действительно аналогия Николая Николаевича. Вы ведь самостоятельно пришли к этому выводу? Я могу только поздравить вас с гениальной догадкой. Итак, повторюсь: я — подобие вашего Николая Николаевича. Попробуем следовать далее методом неполной индукции. Метод, безусловно, ограниченного применения, но в данном случае достаточный. Следуя неполной индукции, мы можем прийти к выводу, что в моём распоряжении есть и аналог, скажем, Гарри Семёновича. Стало быть, все необходимые сведения я из вас и так смогу добыть. Кроме, разумеется, заблокированной части. Вы следите за мыслью?
