Она с удивлением смотрела на белые от снега вершины гор; белые облака, спящие на них; на улицы, вымощенные белым камнем; стены домов, побелевшие от солнца, дождя и ветра… Даже деревья, и те были белыми. Точнее, зелеными, конечно, как и все деревья, но внутренняя сторона листьев – серебристая, и на ветру они словно все время вывернуты наизнанку. Причем, ветер всегда дул с юга, а деревья так и оставались белыми. Днями она бродила по опустевшим улицам: тишина и ни души вокруг.
«Не сезон», – повторял портье отеля, где она остановилась.
Дворца администрации конкурса не нашлось на местной карте, хотя адрес на конверте написан очень разборчиво, а люди, ехавшие с ней вместе в автобусе, исчезли, не попрощавшись, пропали без вести, словно их и не было никогда.
Все казалось странным и неестественным: часы, которые она купила на местном рынке, упорно показывали три часа после полудня; море видно с гор, но по какой дороге можно спуститься к нему не знал даже портье ее отеля – самого дорогого в этом захолустье; днями в городе бывало так тихо, что слышалось, как плавится на белом слепом солнце известка.
А может, действительно лучше несколько бездарных, но вкусно пахнущих свежей типографской краской историй со счастливым концом, чем даже самая гениальная с открытым финалом, но только в голове?
Зачем она здесь?
«Все оплачено, вам не о чем беспокоиться», – уверенно отвечал портье.
* * *
Тот день весна одарила томно влюбленной улыбкой. Улыбались солнечные улицы, шаловливо разбегаясь друг от друга в разные стороны, улыбались солнечные собаки во сне, сладко зажмурившись и растянувшись на тротуарах. Полина ненадолго присела на скамейку в больничном парке – прямо в благоухающий куст сирени. Как же ей не хотелось идти туда! Ее подруга ждала ребенка и лежала на сохранении в больнице.
– Ты даже представить себе не можешь, какая это тоска лежать целый день в постели, когда ты здоров и даже не виноват ни в чем! – пожаловалась подруга, когда Полина тихонько закрыла за собой дверь в палату и подошла к ней. – Я уже не уверена, что вообще хочу этого ребенка. Врачи говорят, что вставать мне нельзя до самых родов. И, значит, все лето я проведу в больнице! – и она, заморгав покрасневшими от слез глазами, отвернулась к окну.
Полина с грустью проследила за ее взглядом. Кровать подруги стояла у самого окна с видом на больничный, заросший зеленью двор. Казалось, что она вот-вот оторвется от пола и взлетит вместе с хозяйкой в звенящий птичьими голосами и пропитанный терпкими весенними ароматами воздух.
– Может, тебе что-нибудь принести почитать? – спросила ее Полина. – У меня полно книг, тебе не то, что на лето, на целый год хватит. За чтением время пролетит быстрее.
– Да, было бы здорово! – согласилась подруга.
Вернувшись домой, Полина начала выбирать для нее книги. Нужно что-то жизнеутверждающее и такое, чтобы не оторваться от первой до последней строчки. Владимир Набоков «Камера обскура». Когда-то ее чуть не уволили за прогулы: кресло для слов и строка за строкой, страница за страницей, день за днем… Какая уж тут могла быть работа? Но главный герой ослеп после автокатастрофы, а потом еще возлюбленная его застрелила. Явно не подходит женщине, прикованной к постели. Эрнест Хемингуэй «Острова в океане» – детская мечта Полины (жить бы на острове и смотреть, как солнце падает в море!), но море забирает сына у Томаса Хадсона. Значит, не для беременных. Она в растерянности бродила вдоль книжных полок, читая названия: «Преступление и наказание» Достоевского, «Посторонний» Камю и «Стена» Сартра – о приговоренных к смертной казни, «Смерь в Венеции» Томаса Манна, «Тени в Раю» Ремарка, «По ком звонит колокол» Хемингуэя, «Приглашение на казнь» Набокова, «Плаха» Чингиза Айтматова… Да уж, жизнеутверждающе, нечего сказать. Полина впервые поняла, что герои книг, которых она так сильно любила, с кем выросла вместе, – все они хранили отпечаток смерти. И сейчас с полок на нее смотрели не книги, а побелевшие мертвецы. Казалось, даже в комнате стало вдруг холодно и зябко. «Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь», – Борис Пастернак, монолог Юрия Живаго. Есть книги, которые человек способен прочесть лишь однажды, но запомнить на всю жизнь. Шрам, вырезанный в памяти. Вечная боль в сердце. Перечитывать такие книги – не хватит душевных сил. Но и отдать кому-то, даже на время, ты их не сможешь, всегда проще купить в подарок еще одну, чем пожертвовать своей, выстраданной.
Может, в этом и есть отличие великой литературы? Наверно, писатель должен страдать, ибо счастье – бесплодно. И, сочиняя чужие страдания, заставлять страдать своих близких ради достоверности истории, ради того, чтобы писалось «по-живому». Не умер, не горевал – не полюбят, ибо «все счастливые семьи счастливы одинаково»[14] – не выйдет романа, лишь детская сказка из разряда «жили они счастливо и умерли в один день». Может быть, поэтому «В конкурсе участвуют только истории со счастливым концом»? Слишком сложно обойтись без жертвоприношений?
«Кстати, насчет „умерли в один день“: нужно пойти к метро и купить с лотка ей связку розовых любовных романов. Скукотища, конечно, но зато жизнеутверждающая», – решила Полина. Еще в нежном возрасте школьницы она прочла две замечательные книги «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу и «Унесённые ветром» Маргарет Митчелл. С тех пор она уверенно считала, что это и есть эталон женских любовных романов, и все они прекрасны. Уверенность поколебал студенческий сексуальный опыт. Они с приятелем отмечали конец сессии красным вином. Родители были на даче, экзамены сданы…
Он сказал тогда: «Мы сделаем это в спальне моих родителей, и тогда ты будешь знать, как сильно я люблю тебя». Розовый шелк простыни, розовые полки с любовными романами его мамы. Огромное зеркало.
«Ты знаешь, по-моему, это мерзко. Зеркало сохранит наши отражения, и твои родители почувствуют и узнают, что мы осквернили их супружеское ложе», – замялась Полина.
«Да, ладно! Ты бы знала, что читает моя мама!», – воскликнул он, подбежав к книжной полке и выхватив одну из книг. «Ее огромные груди расцвели в его руке, словно бутоны роз. Он почувствовал, что готов, и вставил налившийся соком ствол в ее нежное лоно…», – прочел он Полине.
«Что он там вставил?» – давясь от смеха, спросила она.
Да-а … «Поющие» – просто шедевр, а Колин – гений, по сравнению с этим! Не стоит заставлять людей заниматься любовью в книге, они и так это все время делают, это все равно, что описывать поход в туалет или чистку зубов. Зато все розовые книжки обречены на хэппи-енд. И чем счастливее, тем глупее.
