Поздно вечером Владелина вышла из избы на двор. Тот самый зов, который она слышала почасту, многажды увеличился за последние несколько недель. По первому выпорхнув из носа мощными струями крови, томлением в голове и несколькими днями проведенными в ложе, так плоть сама того и не ведая отреагировала на прилет Першего в Млечный Путь. На дворе еще вроде бы и не слишком стемнело, так лишь закатилось солнце и окрасило голубизну неба в пепельные полутона. Чудилось, еще не вступила в полную силу ночь, да и день поколь не сдавал свои позиции. Посему та дымчатость, пролегала широкими полосами, укрыв… не сменив, а всего-навсе укрыв собой полотно голубого свода. Девушка остановилась в нескольких шагах от березки, что трепыхая листвой росла подле скамейки и воззрилась в небеса. С запада та чудная дымчатость точно поигрывала золотыми огнями света оставшегося или позабытого солнцем, и, любуясь той красотой, девочка, замерши, прислушивалась к едва ощутимому движению звука, в коем иноредь проскальзывало дуновение зова.
– Владу! – внезапно окликнул ее Граб, в смурном облике Земли, словно выступив из ниоткуда.
– Фу.., – вздохнув, проронила юница и повернув в сторону мальчика голову недовольно зыркнула на него.
За прошедший год девушка достаточно отвыкла от общения с отроками. Вещунья Мудрая, по распоряжению Богов, переключила интерес девочки от общения со сверстниками на себя, с тем выстроив мощную стену меж ними и ей. И Владелина уже не нуждалась в беседах, связях с мальчишками. Она не ходила на Ребячий мешок, не посещала праздники, ночные гуляния ребят и все то, что раньше составляло ее жизнь. Потому приход Граба, такого рослого с крепкими широкими плечами и размашистыми ладонями, с его несколько малой в сравнении с телом головой, где дюже беспорядочно лежали светло-русые, жидкие волосы несколько взволновал и удивил девушку.
– Ты напугал меня, Граб, – добавила она погодя и воззрилась в лицо парня с небольшим таким невзрачным вздернутым носом и пухлыми, алыми губами.
– Прости, хотел поговорить, – негромко произнес юноша, будто страшась, что их подслушивают. – Тебя теперь почти не видно. Ты не приходишь на Ребячий мешок и очень редко сидишь на скамейке.
– А ты, что следишь за мной? – вопросила девочка, ощущая волнение в низком голосе Граба.
– Слежу! Да! – теперь парень это не сказал, а дыхнул во Владу и порывчато шагнул ближе, останавливаясь в двух шагах от нее. – Хочу тебе кое-что сказать… Давно хочу.
– Хочешь? – неосознанная тревога едва коснулась девушки, и она беспокойно уставилась в серые очи мальчика.
Дымчато-пепельная завеса, наконец, съела всю голубизну неба, и теперь оно не просто посерело, а посинело и также резко потемнело все вокруг, только одинокая, урезанная с одного края луна глядела на стоящих в глубинах Земли двух маханьких крох-детей.
– Хочу давно, – голос Граба каждый миг тревожно дергался, было сразу видно, что он готовился к этому разговору долго и также долго готовил речь. Одначе когда пришло мгновение ее сказать, позабыл большую часть слов. – Батанушко нам рассказывал, что придет время и в селение появятся девочки. Их привезут наши Боги. И тогда мы сможем выбрать из тех девочек себе жен и продлить с ними род. Но я… я уже очень давно выбрал для себя жену. И это ты! Ты, Владушка! Ты мне так дорога, так близка. Хочу продлить свой род лишь с тобой.
– Чего? – озадаченно пролепетала девушка, и так как парень направил в ее сторону руки, верно желая обнять, стремительно отскочила в сторону. – Ты, чего, Граб?
Неосознанное волнение юницы нарастало и тотчас отозвалось с небес клекотом появившихся соколов, означающих, что Боги, и в частности Дажба за ней приглядывающий, ощутил ее тревогу. Услышав беспокойство в клекоте птиц, Владелина разом взяла себя в руки, устрашившись, что Зиждители могут наказать мальчика за тягу к ней, и посему много ровнее произнесла:
– Я не смогу продлить твой род Граб. Не смогу стать твоей женой, потому как…
Но тот точно не слыша Владу, сызнова шагнул к ней и не только его протянутые руки, но и сам он весь тягостно вздрогнул. А едва коснувшиеся груди девочки короткие, толстые пальцы Граба надрывно сотряслись. Девушка наново отскочила в бок и единожды назад, ощущая какое-то непотребство в касание ее тела.
– Послушай! – юница резко бросила те слова в мальчика. – Я не буду с тобой, потому что люблю и принадлежу другому.
– Кому? – дотоль светлое лицо Граба, легохонько освещаемое сиянием луны, моментально полыхнуло яростью. – Златовласу?.. Миронегу?.. Братосилу?.. да я!.. Я их раздавлю!
– Нет! Нет! – закричала девочка, днесь уже устрашившись за своего возлюбленного, забыв на чуток, что он есть Бог и тревожно дернулась, не зная как остановить гнев Граба направленный такой мощью против Огня.
– Раздавлю всех! Любого! – властно молвил юноша, и стремительно подскочив к девушке, крепко схватил ее за плечи и потянул к себе, жаждая обнять али, что-либо больше.
Граб был так силен, груб, а в его руках ощущалась такая мощь… мощь отвергнутого, объятого гневом мужчины… уже не мальчика, что Владелина не смогла с ней справиться и громко закричала:
– Отпусти! Отпусти меня! – теперь девочку охватила паника и она, вырываясь из удерживающих ее рук, уже, похоже, не слышала ни себя, ни клекота птиц, ни успокаивающего голоса Словуты.
– Граб! – нежданно гулко пролетел тенор Огня, выплывший из тьмы позади парня. – Отпусти Владелину!
Юноша немедля замер, по-видимому, напуганный столь внезапно раздавшимся голосом Бога, а миг спустя и проявившейся в темноте всей его худой и единожды могутной фигуры. Юница торопливо дернулась и, наконец, вырвавшись из рук мальчика отпрянув назад, чуть зримо содрогнулась. Огнь медлительно протянул в ее направлении руку, и Влада ведая, что лишь подле любимого найдет опору и защиту, тотчас кинулась к нему, крепко прижавшись к его ноге. Граб неторопко развернулся в сторону Бога, и низко склонив голову, застыл.
– Владелина принадлежит мне, – очень мягко сказал Зиждитель, стараясь тембром своего голоса успокоить обоих детей и в первую очередь не напугать юницу испытываемым им недовольством. – Более никогда не смей к ней прикасаться, пугать своими чувствами и действами.
– Да, Зиждитель Огнь, – не мешкая отозвался парень и ноне лицо его побелело. Он тяжело качнулся и чуть слышно застонал. – Я не знал… Не знал… Я люблю ее.
– Надеюсь, ты, Граб понимаешь, – теперь глас Бога играл серебристыми переливами словно песня. – Что мы вряд ли, милый мальчик, можем соперничать с тобой, ибо Владу уже выбрала меня. А ты, покуда, усмири свою плоть, и коли не можешь сдерживаться, не подходи к ней. В следующий раз я не буду с тобой беседовать… Поступлю по-иному, также грубо, как только, что ты жаждал поступить с Владой, оно как недопустимо, чтобы мужчина брал любимую силой, наносил ей огорчение своими чувствами и поступками. Такому человеку недолжно называться мужем и ратником, и ему нет места в воинстве Воителя.
