— Nihil hominum[4],— пожал плечами Питер.
— Ну ладно. Я просто полюбопытствовала.
Она бросила быстрый взгляд на свою сумочку.
— И что же ты думаешь об архитектуре? — она достала сигарету.
Питер улыбнулся.
— А что можно думать об архитектуре? Это как солнце: оно большое, яркое, и оно существует. И так обо всем, если обходиться без ученых слов.
Джилл опять покраснела.
Рендер поднес зажигалку к ее сигарете.
— Я хотела спросить — тебе она нравится?
— Да, любая: и древние развалины, и новый дом, когда я — внутри, а на улице холодно. Я утилитарен в том, что касается физических удовольствий, и романтик во всем, что связано с эмоциями.
— Господи! — сказала Джилл, взглянув на Рендера. — И чему ты только учишь своего ребенка!
— Всему, чему могу, — ответил Рендер. — И по возможности ускоренно.
— Не хочу, чтобы в один прекрасный день на него обрушилась эдакая современная Вавилонская башня, напичканная фактами вперемешку с законами современной физики.
— Это дурной тон — говорить о присутствующих так, словно их тут нет, — вмешался Питер.
— Правильно, — сказал Рендер, — но хороший тон — это не всегда хороший тон.
— Ты говоришь это так, словно кто-то перед кем-то должен оправдываться.
— Это каждый сам решает для себя, иначе — какой смысл?
— В таком случае я решил, что ни перед кем оправдываться не буду. А если кто-нибудь захочет оправдаться передо мной, я приму его извинения как джентльмен, это и будет хороший тон.
— Питер, — Рендер строго взглянул на сына.
— Можно мне еще пунша? — спросила Джилл. — Очень вкусно, я уже весь выпила.
Рендер потянулся к ее бокалу.
— Дай я, — сказал Питер.
Взяв бокал, он помешал пунш хрустальным ковшом. Потом встал, облокотившись одной рукой на подлокотник кресла.
— Питер!
Питер покачнулся.
Бокал с пуншем упал на колени Джилл. Красные струйки растеклись по белому меху манто. Бокал покатился по дивану, остановившись в центре быстро расплывающегося пятна.
Питер вскрикнул, схватившись за лодыжку, и осел на пол.
Раздался звонок в дверь. Гости.
Рендер разразился длинным латинским термином. Наклонившись над сыном, он взял его ногу, потрогал лодыжку.
— Больно?
— Да!
— А здесь?
— Да! Да! Везде больно!
— А вот здесь?
— Вот здесь, сбоку. Да, да!
Рендер помог ему встать на здоровую ногу и подал костыли.
— Иди. Держись за меня. У доктора Хейделла здесь, внизу, домашняя лаборатория. Гипс треснул. Я хочу сделать новый снимок.
— Не надо! Все в порядке…
— А как же мое манто? — спросила Джилл.
Снова раздался звонок.
— Черт бы всех побрал! — и Рендер нажал переговорную кнопку.
— Да, слушаю!
Кто-то молча дышал в микрофон.
— Уф! — раздался наконец запыхавшийся голос. — Это я, босс. Похоже, я не вовремя?
— Бенни! Нет, послушай, — извини, что я на тебя наорал, но тут черт знает что творится. Поднимайся. Надеюсь, пока ты едешь наверх, страсти улягутся.
— О’кей, раз вы уверены, что все в порядке, значит, так оно и есть. Я на минутку. Мне еще надо кое-куда заехать.
— Да, да, конечно. Дверь рядом.
Он нажал кнопку.
— Джилл, оставайся здесь и впусти ее. Мы вернемся через пару минут.
— А как же с моим манто? И с диваном?
— Все будет в порядке. Не переживай. Ну, трогай, Пит.
Поддерживая сына, он прошел с ним через холл, вызвал лифт, и они спустились на шестой этаж. По дороге их лифт разминулся с лифтом, в котором ехала Бенни.
Дверь щелкнула, но Рендер нажал кнопку «занято».
— Питер, — сказал он, — ты ведешь себя, как вредный сопляк.
Питер сделал вид, что утирает глаза.
— Вот дьявол, я не виноват, что у меня преждевременное развитие… А что касается сопляка… — Он шмыгнул носом.
Рендер медленно поднял руку, потом опустил.
— Обсудим это позже, — вздохнул он.
Он отпустил кнопку, и дверь скользнула в сторону. Квартира доктора Хейделла помещалась в конце коридора. На двери, окружая медный молоток, висел большой венок из еловых веток с шишками.
Рендер стукнул несколько раз.
Изнутри доносились слабые звуки рождественских мелодий. Через минуту послышались шаги, и дверь открылась.
Доктор Хейделл стоял перед ними, глядя снизу вверх из-под очков с толстыми стеклами.
— А вот и ряженые, — возвестил он басом. — Входите, Чарльз. Входите…
— Мой сын, Питер, — сказал Рендер.
— Рад познакомиться, Питер, — произнес Хейделл. — Проходите, присоединяйтесь.
Он широко распахнул дверь и отступил, пропуская гостей.
Переступив порог, они почувствовали, как на них дохнуло Рождеством.
— Видите ли, — объяснил Рендер, — у нас там произошел небольшой инцидент. Питер недавно сломал лодыжку, а сегодня опять упал на эту ногу. Я хотел бы сделать рентген, на всякий случай.
— Конечно, конечно, — сказал маленький доктор. — Сюда, пожалуйста.
Он провел их через гостиную, где в разных позах сидели и стояли около десятка человек.
— Счастливого Рождества!
— Эй, Чарли!
— Счастливого Рождества, док!
— Как идет прочистка мозгов?
Рендер машинально поднял руку в знак приветствия, несколько раз кивнул.
— Это Чарльз Рендер, невроконтактор, — объяснил Хейделл остальным, — а это его сын Питер. Мы через пару минут вернемся. Нужна моя помощь.
Пройдя через комнату, они вышли в вестибюль. Хейделл открыл дверь в свою изолированную лабораторию. Оборудовать ее стоило ему немало времени и затрат. Потребовалось согласие местной жилищной администрации, пришлось подписать документ о том, что оборудование удовлетворяет всем требованиям безопасности, предъявляемым к госпитальным лабораториям, понадобилось также разрешение управления по найму, которое, в свою очередь, основывалось на согласии всех жильцов. Некоторым из них потребовалось финансовое обоснование; Рендер хорошо все это понимал.
Они вошли в лабораторию, и Хейделл подготовил установку к работе. Сняв несколько проекций, он запустил снимки в аппарат скоростного проявления и просушки.
— Все в порядке, — сказал он, посмотрев снимки. — Никаких новых повреждений, и сам перелом уже почти сросся.
Рендер улыбнулся. Он заметил, что руки его едва заметно дрожат.
Хейделл хлопнул его по плечу.
— Ну что, пойдемте отведаем нашего пунша.
— Спасибо, Хейделл. Хорошая мысль. — Он всегда называл своего тезку по фамилии.
Отключив оборудование, они вышли из лаборатории.
