Каких прекрасных здесь готовят офицеров! Чудных личностей! — побежала прихрамывая за строем.
А что еще ждать от тех, кто тренирует только тело, кто кроме агрессивных забав не знает ничего? Восемнадцать часов занятий в день из них лишь час на принятие пищи. От двух до четырех часов муштра, строевая, шесть на мышцы: бег, тренажеры, подтягивания, спарринги с роботами и сокурсниками, четыре — на радость общения с оружием, два — на изучение технических средств и приспособлений, два на методы контроля, разведки, подавления и убийства гипотетического противника, и час на занятия по изучению устава, законодательной системы Федерации.
Хотя на последние можно было затратить от силы час за все пять с половиной лет обучения. Потому что постулировалось всего три права — рождаться, жить и умирать, с поправкой первого, строго для гражданина правительственной зоны, и миллион обязанностей для всех.
"Бесценный" документ.
И все остальное — песня. А выходной, один на десять дней в таком режиме — уже гимн. Кто дожил — герой.
Она не мечтала, резона в «героизме» не видела.
Ее больше волновало, как найти своих. Что с ними, живы ли, целы, где находятся? А еще нужно было срочно что-то придумывать с картой, чтобы поесть. Стася уже еле ноги передвигала и понимала — долго так не протянет, а путь Гаврика не ее вариант. Расспросить Тео? Тот насторожен как ворующий сметану кот. И вообще, опасно любопытничать. Здесь каждый друг на друга смотрит как на потенциального лазутчика и врага, стучит по каждой мелочи. Остается лишь удивляться, что Стасю еще не засекли и радоваться, что пусть не очень бодро и возможно, не совсем что нужная, но информация в центр поступает. И пусть еще день, два таким вялым темпом и по крупице новостей, но кто знает, может быть, они сыграют важную роль. Ребятам там видней, они сложат, смогут. С одной плоскости, снизу из глубины, реально не оценишь, в объеме не увидишь, а предположения могут оказаться однобокими, надуманными. Факты нужны, не мысли и эмоции.
— Строй стой!!
Курсанты останавливались, по инерции еще пробегая шаг, два. Начали выстраиваться, восстанавливая дыхание. Последней Стася подползла, но место в конце цепи занять не успела — сержант подозвал.
— Почему отстали от строя, пять дробь шестьдесят?!
Ну, и какой ответ он хочет услышать? — вытянулась Стася.
— Я спр-рашиваю: что помешало вам пр-рийти пер-рвым?!… Молчите?! Что скажут ваши товарищи?! — уставился на цепь курсантов. Те дружно выдали:
— Позор!!
— Тот кто позорит своих товарищей, позорит академию!
— Да!! А!! — пронеслось бездумное согласие по рядам.
— Пять дробь тридцать пять, выйти из строя!! Вам предоставлена честь преподать урок своем товарищу и защитить честь доблестной академии и всего состава пятого курса!!
— Да здравствует Федерация! — гордо выпятил тот грудь, вытянувшись по струнке и принял из рук сержанта электрошлыст.
В этом было что-то опереточное, фальшивое, но явно продуманное. Не кого-то, а именно того, кому Стася невзначай помогла, вызвали "оказать честь". Назидательная порка для тех, кто вдруг захочет поступить как она и протянуть руку, поддержать.
Русанова вздохнула: что ж, вполне закономерно, все четко по системе программирования безликой, бездумной, а значит, послушной массы. Оно и, правда, зачем неприятности? Ведь вздумается одному подумать, да не дай Бог высказаться, второму задуматься над сказанным, пойдут гулять революционные идеи, поднимут головы недовольные. Возникнет смута, смена режима, начнется посягательство на власть и теплые места, давно забитые, распределенные по приближенным персонам на века вперед.
Стася сунула руки в карманы, сжав их в кулак и, повернулась спиной к курсанту: давай малыш, поработай на благо Федерации себе подобных.
Тот бил несмело, неумело, а может, специально выстраивал удары так, что не повреждал кожу — оставляя лишь неприятное ощущение ушиба.
Проснулась совесть? Бред, конечно, но если не увериться в него, недолго возненавидеть каждого здесь. Нельзя забывать, что какими б они не были, но это люди. Иначе их не станет вовсе.
Душа болела больше, чем спина, и гнуло голову в раздумьях и от сожаления по этим изуродованным существам. Стася не знала, как помочь им, не знала нужна ли помощь им, но понимала — так неправильно, нельзя? Они не ропщут, без всяких противлений играют в жизнь по тем правилам, что им в умы втравили. Иной жизни, не видя, не зная, им трудно измениться — ориентиров нет. Поэтому судить их нельзя, а менять нужно осторожно.
У меня горячка, — качнула головой и вспомнила белесые шрамы Чижа- Тео. Вот они откуда.
— Встать в строй!!
Экзекуция окончена?
Стасю шатало и приказали бы сейчас опять бегом или отжаться — просто бы упала и не встала. Но приказали — разойтись.
Она не верила, стояла, покачиваясь, как молоденькая ранетка на ветру, и пыталась избавиться от тумана в голове. Ей помогли: «сердобольный» курсант хлопнул по спине и как ожег, засмеялся, удаляясь с плаца. И женщина за ними, радуясь, что чувствует боль, а значит, еще жива.
Голову бы под холодную воду засунуть, чтобы вовсе очнутся, прояснить сознание.
— Занятия по погрузчикам отменили, — услышала как через стену. — Почти два часа свободы!
Ура, — согласилась и направилась прямиком в сектор пятого курса, в санкомнату.
Теофил следовал за Стесси по пятам, на всякий случай. Он решил сам охранять Богов от Демона, взять его измором и выпытать местонахождение настоящей Стаси. Баллады о прекрасных девах, похищенных драконами, крепко вошли в его сознание усилиями матушки, и он готов был следовать их сюжету, твердо уверенный теперь, что сказания о злых чарах, драконах — слугах нечистого и привратников ада — не вымысел. Однако предмет его слежки исчез с поля зрения, закрыв дверь в свою комнату и, Теофилу ничего не оставалось, как топтаться поблизости.
Его внимание привлекла ниша с блестящими ободками, светящимися линиями кругов и прямоугольной черной штучкой, выступающей над плоскостью стены.
— К-ко-офе, — с трудом прочитал он над одним из светящихся кружков. Это ни о чем ему не говорило. Язык Богов как и их алфавит, благодаря Высшей помощи в виде черной пуговки для уха он выучил, но ориентировался в нем еще плохо. Слишком много незнакомых слов, непонятных для него определений.
Граф начал читать дальше, водя по маленьким букашкам букв пальцем:
— Мооор-с. Ага? Эль? Сбитень?… Мооо-лооо-кооо.
И смекнул — речь идет о напитках. И размечтался — хорошо бы принять кубок вина, в крайнем случае, сидра. Только как?
Пальцы пробежали по кружкам, надеясь тактильным способом понять, как получить желаемое. О сенсорах граф слышал от лингвоанализатора, но суть и смысл остался для него недосягаем… Пока он не получил урок.
