Когда Лена вернулась в гостиницу, немцы уже рассосались по номерам и их место заняла одна большая европейская семья — там было столько детей, мужей, жен и любовниц, что казалось — это целый автобус из одного города — все были похожи друг на друга. Говорили они по-французски и могли быть французами.
Лена на всякий случай не оставляла ключа у портье, чтобы не привлекать к себе внимания — в конце концов, ее могли выследить в Москве, если у них на аэродроме были свои информаторы. А почему бы и не быть? Аэропорт — самое удобное и нужное место для наркобаронов. Это их храм.
Лена обошла французскую семью, которая гудела, как возбужденный и даже озлобленный пчелиный рой. Она поднялась на третий этаж на лифте, который как раз стоял внизу с открытыми дверями.
Все складывалось как нельзя лучше.
Но так нельзя думать, особенно если ты находишься в сложном и опасном положении, особенно если ты совсем одна на свете.
В коридоре горел яркий свет, ковер под ногами был мягким, розовым, хорошо очищенным — от него даже пахло шампунем.
Лена стала отпирать дверь, а дверь не отпиралась — почему-то ключ не хотел поворачиваться. Ей бы уйти, а она продолжала упрямо бороться с ключом, злясь на него и на тайцев, которые не умеют делать нормальные ключи.
В конце коридора показались первые из французов, коридор откликнулся на их появление эхом. Лена с горя толкнула дверь, и дверь открылась. В комнате было очень светло — она еще утром подняла жалюзи, и солнце светило, как на веранду. Но окно было закрыто, потому что работал кондиционер.
Лена шагнула внутрь.
Из коридора несся семейный французский гул.
Кто-то толкнул Лену так, что она чудом не упала — а может, не толкнул, а ударил, но, видно, сам был растерян и разозлен французским нашествием и спешил уйти. Этот человек — Лена от неожиданности не успела разглядеть его — дернул за сумку, но она крепко ее держала.
Дверь хлопнула. Лена стояла, опершись о стену спиной, комната была разорена, перевернута, растерзана до ниточки.
Лена совсем не испугалась.
Она была к этому готова, хотя не знала, конечно, в какой форме проявятся ее враги. Но они должны были проявиться.
По крайней мере теперь не на что надеяться.
Надо бежать.
Лена не стала трогать чемодан. Она положила в свою сумку нижнее белье, шампунь, крем, еще какие-то мелочи.
Человек, который искал средство Николая, был уверен в себе, ничего не боялся, и если бы не эти шумные французы, может быть, теперь ее и на свете уже не было. А может, ему не велели ее убивать, а только отыскать поппифаг и бумаги.
А может, это был русский? Тайцу труднее разобраться в наших бумагах.
Лена посмотрела на часы.
Она в номере три минуты. Это правильно. Больше у нее времени нет.
Лена вышла из номера, закрыла за собой дверь и взяла ключ, который, впрочем, никому не был нужен — эти люди умеют входить в номера без ключей.
Она спустилась по лестнице и остановилась на последнем пролете, глядя вниз, в холл.
Впрочем, что она может понять? Разве этот бой в мундирчике не может быть их агентом? Или носильщик постарше, тоже в мундирчике? Или сам портье? Или вон тот турист, который читает газету?
Никакой группы возле стойки не было — но ждать нельзя.
В приключенческих романах героиня пробегает подвалами и через кухню, потом через задний ход… но откуда Лене знать, где здесь задний ход и где кухня?
Ничего не оставалось, как спуститься по лестнице.
Никто не обратил на нее внимания, если не считать отколовшегося от французской семьи длинного подростка с блудливым взором, который смотрел на ноги Лены. Ноги у нас красивые, пускай смотрит. Вряд ли они купили такую большую семью. Вернее всего, это личный интерес.
Лена даже нашла в себе силы вежливо улыбнуться сорванцу, хотя не была уверена, получилась ли улыбка лучезарной.
Ну что ж, сумка через плечо, босоножки, лучезарная улыбка — мы отправились в музей.
Главное — не задерживаться. И не смотреть, какая машина за тобой двинется по улице.
Для этого надо повернуть налево — тут широкий пешеходный проход, крытый, и сейчас по стеклянной крыше молотит густой дождь. Народу здесь немного, но впереди улица, по которой течет густой поток тайцев.
Только не надо оборачиваться, Елена! Если они за тобой идут, тебе все равно не убежать.
Лена увидела открытую дверь в магазин, который торговал сувенирами. Там были медные фигурки, длинные гнутые металлические курительные трубки, кривые кинжалы и всяческая чепуха, на которую Лена и не посмотрела бы в нормальном состоянии. Хотя, может, кинжал пригодится?
Она попробовала кинжал. Он был или из цинка, или из алюминиевого сплава, даже муху им не убьешь. Изящная женщина, даже в полутьме видно, как она накрашена, чтобы скрыть следы бурной молодости, подошла поближе, как заговорщица. Она посмотрела на Лену и сказала:
— Нет, вам это не подойдет. Вам нужен настоящий крис, чтобы его убить.
Лена поняла шутку и тоже улыбнулась.
Хозяйка отошла на несколько шагов. Она не хотела мешать.
Лена не удержалась и посмотрела сквозь витрину. Никто не заглядывал снаружи.
Это было отвратительно. «Ну хоть покажитесь! Я хочу знать, кого мне бояться».
Никто не смотрел на витрину. Преследователи таились где-то поблизости.
— Спасибо, — сказала Лена.
Она вышла наружу. Дождь перестал молотить по стеклу, и небо стало голубым.
Лена пошла на соседнюю улицу. Она встала на краю тротуара, и, когда такси притормозило, приглашая ее сесть, она отмахнулась от него. Где-то она читала, что разведчик никогда не садится в первое такси — ни на стоянке, ни на улице.
Второму такси, которое и не собиралось останавливаться, Лена помахала сама и быстро влезла внутрь. Такси было старым, сиденья кожаные, потертые, не совсем чистые, пахнет жареным салом и одеколоном. Толстая спина шофера в футболке покачивалась в ожидании.
— Аэропорт, — сказала Лена. — Дон Маунг. Хау мач?
— Три хандред бате, — сказал шофер.
— Уан хандред, — сказала Лена, хотя ей хотелось согласиться — только бы он помчался. Но согласиться на бессмысленно высокую цену тоже нельзя — потеряешь лицо.
— Но гоинг, — сообщил шофер и сделал вид, что открывает дверь машины, предлагая Лене выйти.
— Уан фифти, — быстро сказала она.
— Ту фифти.
— Ту хандред, — сказала Лена окончательно.
— Ту хандред, — согласился водитель. Он обернулся, лицо было круглым, как спина, только без футболки. Лицо было добрым и красивым. — Ту хандред, — повторил он снова, как бы колдуя и не веря пассажирке.
