Все одобрительно загудели. А Одиссей начал щипать бороду с такой силой, будто хотел сделать свой подбородок гладким, как у девочки.
— Но у Кносса нет стен, — поймал присутствующих Нестор. — Его охраняет самый могущественный в Эгеиде флот. Более двух тысяч кораблей. Что вы ему противопоставите?
Крикуны заметно сникли.
— Будете переправляться по морю на надувных козьих мехах? — рассмеялся царь Пилоса, показывая здоровые, чуть желтоватые зубы старого волка. — В добрый путь. Место незваных гостей в Лабиринте.
На Нестора зашикали.
— Что ты предлагаешь? — недовольно протянул Агамемнон. — За позор брата я должен отплатить.
Менелай шумно вздыхал в углу. Он походил на виноватого ребенка. Сидел, поджав ноги и склонив на грудь кудрявую голову.
— Одни мы с Критом не справимся. Нужен союзник, — подвел черту царь Пилоса.
— Египет, — сказал кто-то.
— Тамошние люди нам чужие, — тут же возразили ему. — У них свои боги и свои счеты с Критом.
— А финикийцы — лжецы. Они нас выдадут Миносу и нагреют руки на нашей вражде.
Одиссей почувствовал, что пора ему взять слово.
— Разве не естественно в горе искать помощи у своей родни? Пусть и дальней. Я говорю о троянцах. Их город свободен и богат, а флот, если и уступает критскому, то самую малость. Вместе же с нами…
— А почему они станут нам помогать? — прищурился Агамемнон.
— Крит мешает их торговле с Египтом, — отозвался Одиссей. — Я продавал в Илионе масло, вскоре снова отправлюсь туда. Пусть каждый, прежде чем уйти из святилища, подойдет ко мне и шепнет, сколько кораблей он сможет снарядить в случае похода.
Софи держала поводья, как пряди волос, заплетаемых в косу. Она накидывала их на указательные пальцы, и ей все время не хватало третьего локона. Это рождало неуверенность. Робость была ее второй натурой, и то, что теперь она ехала в двуколке, сама управляя лошадьми, объяснялось только отсутствием Генриха. Мадам Шлиман трепетала перед своим мужем, как ученица перед строгим учителем. Ей всегда казалось, что уроки у нее не выполнены, а фартук залит чернилами.
Когда они ложились в постель, Софи вдыхала немного опиума, прописанного ей для укрепления нервов. Тогда очертания мира становились мягче, а ее собственное тело — податливым, как у тряпичной куклы. Кажется, Генрих ничего не замечал… Может быть, поэтому она и начала бунтовать. Украдкой. Когда никто не видел.
Сегодня муж уехал в Ираклион, и женщина осталась одна. Если не считать десятка слуг, садовника, повара, рассыльного и еще какой-то челяди — Шлиман все привык обставлять с размахом. Ему надоел грязный шумный порт, и он снял за городом виллу «Ариадна», выбрав место вблизи греческой деревушки. От турецкой речи у него сводило скулы, как от кислого.
Софи запрягла кобылку и отправилась посмотреть окрестности. Молодой англичанин начал-таки раскопки. Вечерами он бывал у мужа, а Генрих, обожавший совать свой длинный нос в каждую земляную дырку, пропадал на участке. Софи до пощипывания нёба было любопытно, что они там делают.
Сквозь зеленовато-розовые шапки скумий она различила впереди неопрятные отвалы свежей земли, а среди них — копошащихся рабочих.
— Миссис Шлиман, какая честь. — Эванс протянул даме руку, чтобы помочь выбраться из коляски. Ее холодноватая, сразу ставшая влажной ладонь испуганной рыбешкой скользнула в его загорелую натруженную лапищу.
— Муж говорил, вы нашли развалины дворца? Неужели эти две красные колонны и лестница — все, что от него осталось?
С конца июня до середины августа воды Эгейского моря покрыты мглой. Их баламутит северо-западный ветер — злой степняк, приходящий из Киммерии. В такие времена горе пускаться в путь. Но непоседа Одиссей только щелкал пальцами да посвистывал, распоряжаясь, как ставить парус и что поднимать на борт. Он был разбойник, этот царь Итаки. Одним глазом ловил солнце, а другим щурился на ветер.
Вчера бравые царьки — у кого двадцать кораблей, у кого тридцать — нашептали ему на ухо славную эскадру. Лаэртид посчитал и ахнул: 1186 судов — пусть не все длинные и не все обшиты лесом, некоторые просто лодки с бычьей кожей на бортах, но, боясь потерять последнее, вожди ахейцев выставили немалый флот. Будет чем торговаться с Приамом.
В характере хозяина Итаки была одна странность: вне дома он мигом забывал все свои благие намерения, и ветер странствий — смуглый бродяга с дудочкой вместо сердца — начинал бередить его душу.
Не проси богов о ветре, они могут внять твоим мольбам. До самой Трои корабль несся, точно в него впряглись кони Посейдона. Илион взбегал на холм с побережья, словно дома боялись замочить ноги в приливе. Глинобитные хижины лепились друг к другу, их наполнял деловитый гул. Издали было видно, что троянцы привыкли жить на крышах. Даже царский дворец, о стены которого, как черепки, разбивались городские строения, имел множество дворов на ступенчатых кровлях.
Люди Одиссея вытащили судно на берег и степью отправились в город. Маки еще не сошли. Белая растоптанная дорога рубцом рассекала алую кипень. У ворот путников встретил старший царевич Гектор.
— Рановато ты привез масло, — дружески сказал он хозяину Итаки, знаком приказав своим воинам принять у гостей оружие.
— Говорят, ваш флот изрядно потрепали критяне у входа в Дельту? — как бы невзначай бросил царь Итаки.
Гектор поджал губы, но не приученный врать, все же процедил:
— Минос ответит за этот разбой.
— Золотые слова! — Одиссей воздел руки к небу, призывая богов в свидетели. — А то в Эгеиде скоро не останется ни одного корабля, который бы не отсчитывал критянам седьмой части с оборота.
— Мы не платим Кноссу, — насупился царевич. — Но на что ты намекаешь? — Он настороженно вгляделся в глаза гостя.
— Все по порядку, сын Приама. — Лаэртид поднял руку. — Я действительно прибыл не с маслом, и путь мой не из Итаки, а из Микен. Меня прислали говорить с твоим благородным отцом не только от моего имени. — С этими словами Одиссей показал пальцем на странное ожерелье из 22 одинаковых колец, болтавшееся у него на шее. — Наши вожди больше не в силах терпеть грабеж критян и собрались в поход против Миноса. Они хотят спросить, не желаете ли и вы попытать счастья?
Одиссей знал, с кем идти на откровенность. Если Приам и пошлет армию против Крита, то только под командой старшего сына. Гектор — испытанный боец и поход ему на руку. Он еще больше возвысит его и принесет любовь народа. И так на каждом перекрестке трубят о честности и щедрости царевича: он не возьмет свою долю, пока не будет оделен последний солдат…
