— О, она нам поможет, это точно. Говорю тебе, Фил, не хотел бы я поменяться с ними местами. А они все зубоскалили и ржали, будто все у них в ажуре. Когда на самом деле они обречены.
— Мне, признаться, казалось, что это мы обречены.
— Нет, — уверенно заявил Николас. — Они.
— Нам надо что–то предпринимать?
— Тебе — вряд ли, — поколебавшись, сказал Николас. — А вот мне… Мне, наверное, придется, По–моему, меня собираются использовать — когда придет время. Когда наши начнут действовать.
— Так они уже начали, — заметил я. — Вот, к примеру, тебе сказали. Если они многим скажут правду — как этот режим пришел к власти: буквально по трупам, по лучшим людям нашей эпохи…
— Тяжело все это, — вздохнул Николас.
— А ты уверен, что тебе не приснилось?
— Я действительно видел сон, — признался Николас. — Ничего подобного мне раньше не передавали. Фил, ты знаешь, что произошло в ту ночь с Джонни. Когда…
— Значит, их гибель организовал Феррис Фримонт?
— Да, это открыла сивилла.
— Но почему тебе? — спросил я. Из всех людей…
— Фил, сколько времени требуется, чтобы опубликовать книгу? С того момента, как ты сел ее писать?
— Много, — ответил я. — Полтора года как минимум.
— Да. Так долго она ждать не будет. Я чувствую это.
— А сколько она будет ждать?
— Вряд ли она вообще будет ждать. По–моему, для них задумать — значит сделать. Они планируют и действуют одновременно. Всеведущие умы, от которых ничто не скрыто. Аж дрожь пробирает.
— Но это ведь отличные новости!
— По крайней мере для нас, — согласился Николас. — Нам не долго еще отправлять эти чертовы открытки.
— Тебе следует написать Феррису Фримонту письмо, — сказал я, — и объяснить ему, что его вместе с подручными застукала римская сивилла. А что ты знаешь о римской сивилле? Вообще что–нибудь знаешь?
— Утром как раз посмотрел в «Британике». Она бессмертна. Та, первая сивилла, жила в Греции и была оракулом бога Аполлона. Потом она стала охранять Римскую Республику; написала кучу книг, которые читали вслух, когда Республике угрожала опасность. Я вот вспоминаю те толстенные, похожие на Библию книги, которые мне показывали в самом начале, — добавил Николас. — Знаешь, для христиан сивилла стала священна. Они считали ее пророком, наподобие иудейских пророков. Охраняющим добрых богобоязненных людей от напастей.
Именно это нам и требовалось — помощь свыше. Хранительница Республики услышала наш зов сквозь коридоры времени. В чем, собственно, нет ничего странного. Разве Соединенные Штаты не являются преемником Римской Республики? Мы унаследовали римскую сивиллу; бессмертная, она верна своему долгу. Да, Римская Республика исчезла — и в то же время существует в иной форме. Там говорят на другом языке и живут по иным укладам, но сердце империи осталось: единый язык, единый свод законов, единая денежная система, хорошие дороги… И христианство — государственная религия поздней Римской империи. После Темных веков мы отстроили все, что было потеряно, и даже больше; зубцы империализма протянулись до Южной Азии.
А Феррис Фримонт — наш Нерон.
— Если бы на книгу уходило не так много времени! — продолжал Николас. — Думаю, ВАЛИС все это сообщил мне для того, чтобы я передал тебе, а ты использовал материал как основу романа. Однако время ставит крест на такой возможности… если только ты уже не написал что–нибудь подобное. — Он посмотрел на меня с надеждой.
— Нет, — искренне ответил я. — Ничего из того, что ты мне рассказывал, я никогда не использовал. Слишком круто.
— Но ты ведь веришь?
— Я верю всему. Как выразился однажды обрабатывающий меня агент ФБР: «Вы верите всему, что слышите».
— И не можешь использовать?
— Информация предназначена для тебя, Николас. Им нужен ты, а не я. Так что давай — вперед на всех парах.
— Я «дам» по сигналу, — ответил Николас. — По освобождающему меня сигналу.
Он все еще ждал этого. Ожидание давалось нелегко — и тем не менее так лучше, чем самому решать, что делать и когда. Жди себе, пока сигнал извне не раскрепостит сокрытые внутри знания и способности.
— Если ВАЛИС намерен лишить Ферриса Фримонта президентства, то любопытно каким образом, — заметил я.
— Может быть, его сына наделят врожденными дефектами.
Тут я рассмеялся.
— Знаешь, на что это похоже? Иегова против египтян.
Николас промолчал. Мы продолжали неспешно идти.
— А ты уверен, что это не Иегова? — спросил я.
— Трудно доказать отрицание: мол, что–то не является чем–то.
— Но ты рассматривал такую возможность? Потому что, если мы имеем дело с Иеговой, им нас никогда не победить.
— Они обречены, — сказал Николас.
— Их будут преследовать сердечные приступы, рак, высокое кровяное давление, авиакатастрофы; на их сады нападет саранча; их плавательные бассейны во Флориде покроются пленкой смертоносных бактерий… Ты представляешь, что значит навлечь на себя гнев Иеговы?
Внезапно Николас как–то странно дернул головой и схватился за мою руку.
— Фил, у меня перед глазами сверкающие круги. Как я попаду домой? — Его голос дрожал от страха. — Сверкающие огненные круги, будто фейерверк… Боже всемогущий, я практически ослеп!
Так в нем начались перемены. Начались скверно: мне пришлось отвести его, будто малое дитя, к жене и сыну. Весь путь он льнул ко мне, хныкал и трясся. Я никогда не видел своего друга настолько испуганным.
Всю следующую неделю огненные круги продолжали застилать глаза Николаса, но только по ночам. Доктор, осмотревший его, сказал, что это напоминает отравление алкалоидами белладонны. Пришлось Николасу несколько дней посидеть дома, не выходить на работу — все время кружилась голова, а стоило ему сесть в машину, как руки начинали дрожать и немели ноги. Врач упорно подозревал отравление.
Я навещал Николаса ежедневно. Однажды я пришел, а он сидит и рассматривает бутылочки с витаминами, в том числе огромный флакон с витамином С.
— Ты что это? — спросил я.
Бледный и взволнованный, Николас объяснил, что он пытается по–своему вывести токсин из организма: прочитал в каком–то справочнике, что растворенные в воде витамины — отличное мочегонное; проглотив достаточное количество витаминов, он таким образом избавится от разноцветных огненных кругов, которые мучили его по ночам.
— Ты вообще спишь?
— Нет, — признался Николас. — Совсем не могу.
Он ставил на прикроватную тумбочку радио, рассчитывая, что тихий монотонный рок поможет заснуть. Однако через несколько часов музыка приобретала грозное, зловещее звучание, а слова абсурдно изменялись, и приемник приходилось выключать.
