Бусичкин не успокоился до полудня; пришел Вольфке и Иертхейм, вернулись их ассистенты-исследователи с сумками тунгетита для новых экспериментов, получение которого было подтверждено главным бухгалтером (Вольфке закрыл тунгетит в гигантском сейфе, стоявшем за его письменным столом), появилась с охапками карт госпожа Пфетцер — а Бусичкин все шлепал от одного человека к другому, заламывал руки, вращал глазами, без слов требовал людской справедливости, то есть, немедленно выгнать сторожа и нанять совестливого работника для надзора Лаборатории днем и ночью.
Во время обеденного перерыва, прихлебывая из глиняного горшочка горячий бульон, который разносила занимающаяся еще и чаем девушка, я-оно забралось в лабиринты Криофизической Лаборатории, чтобы ознакомиться с другими выдающимися трудами доктора Вольфке и компании. Проходя под графиками работы холадниц рядом с печкой, оглядевшись предварительно по сторонам, левой рукой цапнуло одно из недоразвитых растений Бусичкина, картофельный росток, закопанный вместе с клубнем. Сунуло его в карман костюма, спрятавшись за шкафами, завернуло картофелину в носовой платок. Никто ничего не видел, потому что и не глядел.
Инженер Иертхейм — рожа, хоть святых выноси — подремывал, вытянувшись на лабораторном столе, между какой-то весьма сложной аппаратурой, по-видимому, служащей для электрических измерений, поскольку была оснащена циферблатами, а к тому же гудящей низко и тихо, так что волосы на затылке становились дыбом. В путанице кабелей, подключенные так и сяк, лежали провода, слитки, кружки и кольца из тунгетита и зимназовых холодов. Брошенное сокровище, состояние на помойке. Завернуло в эту сторону и принесло Иертхейму бульону. Разбуженный, тот лениво поблагодарил.
Присело на табурете рядом.
— Есть одна мысль, — произнесло я-оно.
Голландец зевнул.
— Мои поздравления.
— Погодите. У меня идея: мы заработаем громадные деньги на тунгетите.
— Ага. Это значит — кто?
— Могу я рассчитывать на слово чести? Слушайте. Ведь могу и ошибаться. — Хлебнуло бульончику. Сунуло руку за платком, чтобы вытереть усы, но попалась краденая картофелина, потому лишь нервно почесалось. — Слушайте-ка. Сороки собирают тунгетит, до которого могут добраться, а добраться они могут лишь до того, что лежит перед смертельными для человека изотермами, потому и такой убийственный интерес и убийственные цены, и погоня за всякой мелочью. А ведь целые горы тунгетита лежат в самом эпицентре Льда, куда не ступала нога человека — разве не так?
— Где трахнуло, там и лежит. — Mijnheer Иертхейм машинально взял в руки тунгетитовый молоточек и легенько стукнул им по термометрической наковаленке; стрелки аппаратуры дернулись. — Какой-то швед — чернофизик недавно писал в «Studien über Thermometrie»[282] о такой вот гипотезе: будто бы вся Зима и Лёд взялись оттуда, что космическая масса тунгетита, каким-то образом напитанная солнечным гелием, грохнула в Сибирь. Представляете себе, с какой энергией был весь этот удар. Ну а тунгетит, как и всякий тунгетит, всю ее конвертировал в Мороз. Вот вам и Зима, вот и люты.
— Послушайте! Дело в том, что до девяноста процентов запасов тунгетита человек доступа не имеет. Разве что…
— Разве что?
— Вот именно. Одно из двух: либо мы привьем зимовникам какое-нибудь черно-химическое противоядие для еще большей стойкости к холоду, либо — Оттепель.
Голландец стукнул молоточком по обнаженной кости на виске.
— Оттепель! Что вы такое говорите!
— Ну подумайте! Когда льды сойдут, и наступит Лето — ведь эти минералы не испарятся же с поверхности Земли! Останутся там, где и упали. Лютов для замораживания зимназа уже не будет, но тунгетита будет — валом. — Махнуло горшочком под подбородком. — И кто первым во время Оттепели наложит на него лапу, тот и станет царем Сибирхожето!
Иертхейм был явно смущен.
— Если вы тут оцениваете сырье по рыночной цене, тогда вы правы. Но это та же замена, как если бы спросить у инженера, хотел бы он получить золотую россыпь вместо технологии производства стали. Что это за сделка, я вас спрашиваю! И с чего это вообще подобная мысль пришла вам в голову? — Он подмигнул. — Что, хотите пойти и господина Филиппа агитировать за Оттепель, то есть — за смерть лютов?
Я-оно начало отмахиваться.
— Нет, нет! — Прикусило себя в язык. Ведь про арсенал Теслы проговориться нельзя. — Вы знаете, что Император…
— Император! — фыркнул mijnheer Иертхейм. — Вы что, и вправду считаете, будто бы здесь позволят на какие-либо действия, направленные против Льда и уничтожения зимназовой промышленности; если вы так считаете — то вы дитя. — Он поглядел на балаган на столе, наклонился, глянул под столешницей, покосился и в мусорную корзину. — Где-то здесь была у меня газета… Никола Тесла, великий изобретатель, прибыл недавно в Иркутск. Что? Не слышали? А знаете, почему его до сих пор не прогнали? Там была еще и многое объясняющая фотография. Чародей! Повелитель молний! Старец, живущий давней славой и обманывающий глупых российских чиновников, чтобы те оплатили наделанные им в Америке долги. Здесь, в Холодном Николаевске, мало кто не считает его театральным шарлатаном.
Тут вспомнился инженер Решке из Северной Мамонтовой Компании, но снова ничего не ответило.
— Оттепель! — совсем уже проснулся Иертхейм. — Ха! Вы тоже этого наслушались? Император злится на Зиму, и Зима уходит! — Он снова фыркнул и опять постучал себя молоточком под глазом. — Выбейте это из своей головы.
— Ну тогда, в связи с этим, нужны какие-то более устойчивые к морозу зимовники…
— Поглядите, — перебил тот. — Вон там, к примеру: холодильник. — Он указал на продолговатый стальной сундук, весь разболтанный, судя по виду проводов и валов, заполнявших половину его объема. — Мы подводим электрический ток, двигатель крутится, механическое трение зимназовых холодов вызывает понижение температуры внутри. В стенки вставляем мираже-стекольные вакуумные изоляторы, и удерживаем мороз неделями, годами. Начинали мы с тунгетитовых колец, но постепенно применяем все более дешевые холода. Вы имеете понятие, какое состояние заработает на этом Крупп, когда мы встроим прототип в цену, которую смогут себе позволить наши добрые обыватели?
…Или вон то. — Он ударил молот очком по невидимой струне, растянутой между двумя зажимами; только в вибрации та выпустила тонкую радугу, и глаз ухватил образ натянутой нити. — Инейциновое волокно. Тоже уже запатентованное налево и направо. Из него будут изготавливать легенькие аэропланы. Бронированные рубашки и костюмы, на них будет подвешиваться архитектура нового Вавилона. Господа из Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft уже прислали нам подробные планы новых городов, новых машин, новых поднебесных железных дорог. А чего не прислали — мы можем догадываться. Все те суда и пушки, для которых Император заказывал здесь зимназо, через пару лет можно будет сдавать на хранение в чулан.
