— А где же наша?
Он пожал плечами. Несколько минут мы стояли молча у края срезанного шоссе, наблюдая одно и то же чудо, только что оставившее нас без машины. Толстяк коммивояжёр тоже встал и присоединился к нашему зрелищу. Оно повторялось каждые три секунды, когда мимо нас на полном ходу пересекал кромку шоссе какой-нибудь пикап с деревянным кузовом или двухцветный лакированный „понтиак“ и пропадал бесследно, как лопнувший мыльный пузырь. Некоторые мчались прямо на нас, но мы даже не отступали в сторону, потому что они таяли в двух шагах, именно таяли: весь процесс таинственных и необъяснимых исчезновений был отчётливо виден на здешнем солнцепёке. Они действительно исчезали не сразу, а словно ныряли в какую-то дырку в пространстве и пропадали в ней, начиная с радиатора и кончая номерным знаком. Казалось, город был обнесён прозрачным стеклом, за которым уже не существовало ни шоссе, ни автомобилей, ни самого города.
Вероятно, одна и та же мысль тревожила всех троих: что же делать? Возвращаться в город? Но какие ещё чудеса ожидают нас в этом городе, превратившемся в аттракцион фокусника? Какие люди встретят нас, с кем можно перемолвиться человеческим словом? До сих пор, кроме толстяка коммивояжёра, мы не встретили здесь ни одного настоящего человека. Я подозревал в этом происки розовых „облаков“, но здешние жители не были похожи на двойников, сотворённых у Южного полюса. Те были или казались людьми, а эти напоминали воскресших покойников, забывших обо всём, кроме необходимости куда-то идти, управлять машиной, гонять шары на бильярде или пить виски за стойкой бара. Я вспомнил о версии Томпсона и, пожалуй, впервые испугался по-настоящему. Неужели они успели подменить все население города? Неужели… Нет, требовался ещё один тест. Только один.
— Возвращаемся в город, ребята, — сказал я своим спутникам. — Необходимо основательно прочистить мозги, иначе нас всех отправят в психиатрическую лечебницу. Судя по сигаретам, виски здесь не поддельное.
Но думал я о Марии.
К бару, где работала Мария, мы подошли в полдень. Вывеска и витрины бара пылали неоновым пламенем: хозяева не экономили электроэнергии даже в полуденные часы. Моя белая форменка буквально взмокла от пота, но в баре было почти прохладно и пусто. Высокие табуреты у стойки были свободны, только у окна шептались какие-то парочки да полупьяный старик в углу смаковал своё бренди с апельсиновым соком.
Мария не слышала, как мы вошли. Она стояла к нам спиной у открытого шкафа-стойки и переставляла бутылки на его стеллажах. Мы взгромоздились на табуреты и выразительно переглянулись без слов. Митчелл уже собирался было окликнуть Марию, но я предупредил его, приложив палец к губам: тест принадлежал мне.
Начинался действительно самый трудный для меня эксперимент в этом безумном городе.
— Мария, — тихо позвал я.
Она резко обернулась, словно звук моего голоса испугал её. Прищуренные близорукие глаза без очков, яркий свет, слепивший её с потолка, — все это, пожалуй, объясняло её вежливое безразличие к нам. Меня она не узнала.
Но одета и причёсана она была именно так, как я любил — простая завивка, без кинозвездных фокусов, красное платье с короткими рукавами, которое я всегда отличал среди её туалетов, — все это объясняло и другое: она знала о моём приезде, ждала меня. На сердце сразу стало легче, на минуту я забыл о своих сомнениях и страхах.
— Мария! — позвал я громче.
Кокетливая улыбка, чуть-чуть наклонённая головка, символически подчёркивающая натренированную предупредительность к заказчику, характеризовали любую девчонку из бара, но не Марию. Со знакомыми парнями она была иной.
— Что с тобой, девочка? — спросил я. — Это я, Дон.
— Какая разница — Дон или Джон? — кокетливо откликнулась она, играя глазами и по-прежнему не узнавая меня. — Что вам угодно, сэр?
— Посмотри на меня, — сказал я грубо.
— Зачем? — удивилась она, но послушалась.
И на меня взглянули не её глазищи, синие и узкие, как у девушек на полотнах Сальвадора Дали, но всегда живые, ласковые или гневные, а холодные мёртвые глаза Фрича, глаза девушки из табачного киоска, глаза водителя растаявшей на шоссе машины — стеклянные глаза куклы. Заводная машинка. Оборотень. Нежить. Словом, тест не удался. В городе не было живых людей. И мгновенно пришло решение — бежать. Куда угодно, только скорее. Пока не поздно. Пока не обернулась против нас вся эта проклятая страхота.
— За мной! — скомандовал я, соскакивая с табурета.
Толстяк ещё недоумевал, ожидая обещанной выпивки, но Митч понял. Славный малый — он всё схватывал на лету. Только спросил, когда мы выходили на улицу:
— А где ж я теперь найду хозяина?
— Нет здесь твоего хозяина, — сказал я. — Нет людей. Оборотни. Нечисть.
Толстяк вообще ничего не понял, но послушно затрусил за нами: оставаться одному в этом диковинном городе ему явно не хотелось. Боюсь, что не совсем все дошло и до Митчелла, но он, по крайней мере, не рассуждал: уже видел чудеса на дороге, хватит!
— Ну что ж, смываться так смываться, — заметил он философично. — А ты помнишь, где оставил машину?
Я оглянулся. На углу моего „корвета“ не было, очевидно, он остался где-то ближе или дальше по улице. Вместо него у тротуара в двух-трех метрах от нас дожидалась чёрная полицейская машина, тоже с зажжёнными фарами. Несколько полицейских в форме находилось внутри, а двое — сержант и полисмен с перебитым носом, должно быть бывший боксёр, — стояли рядом у открытой дверцы. Напротив, у подъезда с вывеской „Коммершел банк“ стояли ещё двое. Все они, как по команде, уставились на нас таким же неживым, но пристальным, целеустремлённым взором. Мне это совсем не понравилось.
Сержант что-то сказал сидевшим в машине. Прицельный взгляд его настораживал. Они определённо кого-то ждали. „Не нас ли?“ — мелькнула мысль. Мало ли что может случиться в этом придуманном городе!
— Скорее, Митч, — сказал я, осматриваясь, — кажется, влипли.
— На ту сторону! — сразу откликнулся он и побежал, лавируя между стоявшими у тротуара машинами.
Я ловко увернулся от чуть не наехавшего на меня грузовика и тотчас же оказался на противоположной стороне улицы, подальше от подозрительной чёрной машины. И вовремя! Сержант шагнул на мостовую и поднял руку:
— Эй, вы, стоять на месте!
Но я уже сворачивал в переулок — темноватое ущельице между домами без витрин и без вывесок. Толстяк с несвойственной его комплекции быстротой тут же догнал меня и схватил за руку:
— Посмотрите, что они делают!
