Он вынул из кармана записку Тони: «Дядюшка, все нормально, много интересного. Встретимся в девять вечера в „Балагане“, см. схему (кроки нескольких кварталов, стрелка от квадратика „Палас“ к кружку „Балаган“), если почему-то не приду, ждите звонка утром. Тони», — перечитал, поморщился. Проверил рукой щетину, не понравилось — быстро побрился. Посмотрел на себя в зеркало — внимательно и пристрастно, — подумал: странно все… — и, засекретив замок, стал быстро спускаться по лестнице.
Косые полосы цвета остывающего металла лежали на потолке и, ломаясь, перетекали на стену. Завтра будет ветер, сказала Марина, не оборачиваясь. Она стояла на коленях спиной к нему и смотрела в окно, приподняв край жалюзи. Такая заря… Волосы ее горели в пролетающем свете, и тонкая огненная черта, рисуя контур щеки, шеи и плеча, делила лилово-розовое зоревое небо за окном — и темно-гибкую, вкрадчивую глубину ее тела. Где мы, молча спросил Андрис, и по комнате, как пойманная пуля, заметалось рикошетом: где мы? — где мы? — где мы? — где мы… Ни о чем нельзя было спрашивать — чтобы не рухнули стены. Внизу, и вверху, и по сторонам была нестрашная теплая пустота, и посреди пустоты висел крошечный бумажный кубик, и в окно кубика светило заходящее солнце, и ничего не было вокруг — ничего — не было — ничего… С шелестом, будто падают листья, Марина скользнула к нему — грудь и щека — тихо, тихо, никого нет, никого в мире больше нет, мы одни, нас занесло куда-то, и мы одни, одни — глаза на пол-лица, темные, как восторг и смерть, и тонкие сухие пальцы: слышишь? Прикосновение к щеке, к губам: ты слышишь? Да, это я — миллион лет назад. Огонь и вода, земля и воздух, и вновь огонь — текучий, гибкий, живой — никого нет больше, это как жажда, понимаешь, да, конечно, да, милый, как жажда — здесь, и здесь, и здесь — ты? — да, это я, всегда только я, всегда — и нет ничего, темно, темно, темно — о, боже, о, боже, о, боже, какая ты красивая — какая? — красивая, это немыслимо — никогда, никогда — как падают листья, и темно кругом, и тесно, и в жути и в сладости подступающего безумия — ты? — да… — безумия, когда не знаешь, кто есть кто, и где, и чье это сердце… поцелуй меня, простонала она, о-о…
…всплывало, поднималось, странно забытое, покрытое патиной… сколько оттенков у сумерек!.. будто со дна, как утонувший город, как морское чудовище, выступало, распрямлялось, обретало цвета и формы, звуки и голоса… и никогда не жившие люди ходили по улицам, и где-то далеко звенели трамваи, которыми никто не ездил… звенели…
— Нас нет, — сказала Марина. — Это телефон, но нас нет.
— Нас нет, — повторил Андрис и не узнал своего голоса. — Как пусто…
— Да, — сказала Марина. — Даже страшно, как пусто… как бывает… Ох, — она закрыла глаза. — Эта женщина совсем потеряла голову… такое говорить… — она уткнулась в плечо Андрису. Он погладил ее по волосам. Рука была не его — то ли слишком легкая, то ли неподъемно тяжелая. — Что ты теперь будешь думать обо мне?
— Что ты самая лучшая женщина в мире.
— Господи ты боже ты мой, — сказала Марина очень серьезно, — что же ты с нами делаешь, старый ты негодяй?
— Я тебя люблю, — сказал Андрис.
— Я больше не смогу без тебя, — сказала Марина очень серьезно. — Тебе придется что-то делать.
— Не такая большая проблема, — сказал Андрис.
— Не знаю, — сказала Марина. — Я так боюсь… это слишком хорошо, чтобы быть долго…
Последняя «скорая» отъехала, визжа сиреной, а полицейские «фиаты» и спецназовский броневичок еще стояли, хотя все было кончено. На первом этаже отеля не осталось ни одного стекла, и светились тусклые аварийные лампочки. Машина террористов догорала напротив входа, вся изрешеченная, почти уничтоженная пулеметными очередями с броневика. Спецназ подоспел вовремя — хотя откуда он вообще взялся? Днем их в городе еще не было… Ладно, не ваша забота. Демаркационная линия между правами федеральной и муниципальной полиций была размыта, а потому всегда служила источником конфликтов, и спрашивать Присяжни о спецназе — значит, тыкать пальцем в воспаленную рану. Надо будет — скажет сам. Андрис уже выяснил, что все пятеро нападавших убиты, взять не удалось никого, и что убито двое полицейских, а троих увезли в госпиталь, и что среди неделиквентов убитых и тяжелораненых нет, но девятнадцать человек все же госпитализированы с различного рода травмами — в том числе и доктор Хаммунсен, получивший ранения осколками стекла в голову. Сейф не поврежден…
Андрис постоял еще, глядя на все это безобразие, потом протолкался сквозь неплотную кучку зевак и пошел, вспоминая нарисованный маршрут, туда, где его ждал Тони.
Слово «БАЛАГАН» Андрис увидел издали — да и мудрено было не увидеть. Оно сияло всеми цветами над воротами в длинном, ажурного чугуна заборе. За забором был парк. От ворот шла аллея со скамейками и фонтанами, и в конце аллеи стоял светящийся изнутри асимметричный гребенчатый купол, напоминающий то ли раковину, то ли полураспустившийся бутон исполинского цветка. За вход брали десять динаров. Ненормально много. Очень хотелось пить. В воздухе роились одуряющие запахи: цветов — поздних, красных, истошных, — и взрытой земли. Было прохладно, но душно. Андрис внезапно озяб. Справа стоял полосатый навес, под навесом продавали пиво. Он взял две кружки и сел за низенький стол. До назначенного срока было еще десять минут. Стоило очень крепко подумать.
Что произошло бы, не подоспей спецназ? У кристальдовцев оказалось бы два комплекта дисков, то есть оба комплекта… Зачем им оба? Их цель, как они декларируют, — искоренение наркомании во всем мире. Не основная цель, но одна из. Дабы молодежь не отвлекалась от борьбы. Значит, если быть логичным, они должны были бы носить доктора на руках и создавать все условия для его работы. Но — кабинет разгромлен, доктор ранен. До нападения было все логично, а теперь… кстати, а как Присяжни вычислил, что должны напасть — и именно сегодня? Хороший вопрос, мы его зададим… Наиболее вероятно: кто-то — наркодеры? — пытались сработать под кристальдовцев. Натянули полосатые штаны… Может быть. Так, еще? Какое-то дробление внутри самих кристальдовцев… допустим. Еще? Провокация. Кто мог устроить провокацию, в смысле: кому надо? Полиция? М-м… почему бы нет? Им на руку. ОБТ? Генерал предупредил бы… хотя… хотя… были прецеденты. Так. Ведомство Загена? Вот этим — на фиг не нужно. Армия? Скажем, научная разведка — ведомство с самыми неожиданными интересами… фонд Махольского, вспомнил он. То, что армейская научная разведка держала руку на пульсе фонда — установленный факт. Держит ли сейчас? Кто знает… Допустим — хотя бы потому, что от армии ждать подлостей следует просто по определению. Ну и что дальше? А все. Похоже, что даже точное знание — кто и зачем — мне ничего не дало бы. Тем более, что в условиях, когда конспирация переслоена провокациями, получить его просто невозможно. Ладно. Опустим.
