Они предположили, что виной всему шторм. Подземный поток, сказал полицейский совсем неубедительно. Надо спуститься вниз и проверить. Эта мысль никому не пришлась по душе. Уже было за полночь, и вряд ли нашлось много охотников разгуливать по кладбищу в этот час.
Приходской священник, человек практического склада ума, предлагал убрать язык колокола и разойтись по домам; но полицейский находился при исполнении служебных обязанностей и настаивал на своем. При сложившихся обстоятельствах им пришлось поднять с постели тетю Денниса, что она сделала весьма неохотно. Они взяли факелы и дубинки и отправились в путь.
Вид у процессии был весьма серьезный, когда они прошли через старые дубовые двери и стали спускаться вниз по сырым ступеням, ведущим к склепу, — месту малоприятному, посещаемому в печальные дни, месту, где покоилась местная знать. Они миновали проход, выложенный каменными плитами, и наконец остановились у большой стальной двери.
То, что последовало затем, было неприятно для всех, кроме Денниса. Дверь распахнулась настежь, когда они сняли с нее засов, и Деннис, спотыкаясь, вышел наружу в рваном измятом саване, со сломанными от соскребывания мха ногтями, речь его… особенно, когда он обратился к тете… была весьма далека от светской.
В большом смятении повели они его наверх и уложили в церкви на скамье со спинкой, подложив под голову подушки и послав церковного старосту за местным доктором.
Тетя была первой, кто обратил внимание на то, что Деннис крепко сжимает в руке кость, с которой клочьями свисали мягкая плоть, а к изодранному савану прилипли сухожилия.
А могильщику в склепе пришлось вновь собирать все, что осталось от еще свежего трупа, раскладывая по местам изжеванные куски мяса.
Они решили никому об этом не рассказывать, даже тетя согласилась на это. Деннису, которому никогда не нравилась бабушка, пришлось признаться всем без исключения, что он многим обязан старой леди. Больше он никогда не скажет о ней плохого слова.
В конце концов, самым чудесным образом его вернули к жизни… неожиданно — после хорошего ужина.
(Перевод А.Сыровой)
Чарльз Браунстоун
ПОДХОДЯЩАЯ ПРЕТЕНДЕНТКА
Моника Конвэй лениво вытянулась на золотистом песке пляжа, и летнее солнце ласкало ее теплое загорелое тело и бледно-голубой бикини. Она пробежала рукой по голому животу и решила, что хватит ей жариться на солнышке — она боялась, что кожа покраснеет, — ей нравился ровный темный загар.
— Пожалуй, пора сменить позу, Хелен, — сказала она, и с этими словами ее стройное, гибкое тело ловко перевернулось на засыпанном песком полотенце. Она закрыла глаза, готовая впитать в себя еще немного солнечного тепла. Но ответа от Хелен не последовало. Она была поглощена газетой, внимательно изучая колонку «Требуются». Ее темные зеленые глаза пробегали по мелким строчкам, она тщательно обдумывала прочитанное и продолжала чтение дальше.
— Будь ангелом, натри мне спину кремом, — мурлыкала разомлевшая от удовольствия Моника.
Ей ни в коем случае нельзя обгореть. Мужчинам не нравится, когда у хорошеньких девушек шелушащаяся красная кожа, а Моника любила мужчин. Хелен вздохнула, показывая всем своим видом, что не нашла в газете того, что искала.
— Боюсь, мы уже не найдем работу на время каникул, — угрюмо проворчала она.
— О, не переживай. Мы непременно что-нибудь отыщем. Дай-ка на минутку газету.
Хелен стала наносить белый крем на плечи подруги. Прошло уже больше недели с тех пор, как они закончили трехгодичный курс в педагогическом колледже. Через восемь недель они станут учителями — каждая в своей школе. Было бы прекрасно провести последние каникулы, полеживая на пляже, как сейчас, но на это нужны были деньги. Это была идея Моники — найти подходящую работу, и поначалу Хелен не очень этим заинтересовалась, но ее светловолосая, спортивного телосложения подруга в голубом бикини обладала даром убеждения.
Она закончила наносить крем на плечи и спину и перешла к ногам. Она выдавила крем из голубого тюбика и стала энергично втирать его в кожу. Сзади, на левом бедре у Моники она заметила белый шрам и мягко помазала кремом вокруг него. Шрам был размером с ноготь большого пальца и имел форму трех перевернутых латинских букв V.
— Откуда это у тебя, Моника? — поинтересовалась она.
— Что? А, ты имеешь в виду шрам на ноге? Это случилось давно, когда я еще была совсем маленькой и непослушной девочкой — все время бегала, прыгала, пока однажды не упала на стекло. А что? Он очень заметен? — В голосе ее прозвучала тревога; она знала, что шрам портит ее внешность, мужчины не любят девушек со шрамами.
— Нет, нет, Моника, он такой маленький — его можно даже не заметить, просто я сейчас к нему так близко.
Моника ничего не ответила, и Хелен поняла, что коснулась больной темы. Минут десять они молчали, а над ними что-то хрипло кричали друг другу чайки, скользя над волнами. Море стремительно накатывалось на берег, покрывая пеной гладкую, поблескивающую от воды гальку, а та грохотала в ответ, как будто сердилась, что волны не дают ей покоя, перекатывая с места на место.
— Ну, а как насчет этого? — Моника прервала молчание. В голосе ее послышалось возбуждение. — «Требуется — молодая интеллигентная леди в качестве компаньонки ушедшего на пенсию хирурга. Подходящей претендентке будет предоставлена квартира по месту работы. Оплата по договоренности. Обращаться к сэру Генри Уарду, Борвуд Манор».
Глаза Моники взволнованно блестели. Хелен было засомневалась и сказала об этом подруге, но было совершенно очевидно, что Моника решила попробовать.
Тем же вечером, вернувшись в пансион, где они снимали комнату, они быстро написали и отправили письма, и Хелен поняла, что их дружба, продолжавшаяся три года, была на грани разлада, и их пути-дорожки вскоре должны были разойтись.
Через несколько дней, когда они сидели за столом и пытались ухватить тупыми ножами и загнутыми вилками кусочки яичницы и бекона, которые плавали на тарелках в море жира, в комнату вразвалку вошла миссис Уолтон. Она улыбнулась, подала каждой из них по письму, несколько раз тяжело, с одышкой, вздохнула и той же походкой заковыляла обратно. Прочитав письма, они узнали, что Моника приглашалась для беседы с сэром Генри, а Хелен нашла себе место официантки в местном клубе для игры в гольф.
В тот же день, чуть позже, они расстались, обещав не терять друг друга из виду. Когда голова Моники высунулась из окна уходящего поезда, выкрикивая последние прощальные слова, сердце у Хелен опустилось. У нее было такое предчувствие, что Монике не следовало этого делать, но она не могла объяснить почему.
