Мрачно усмехнувшись, Конан поднялся и вышел из беседки. Солнце, светлый глаз Митры, шло на закат, и несколько мгновений, пробираясь к гроту Владычицы через прекрасный лес, полный душистых ароматов, он пристально глядел на ало-золотой диск светила. Потом упрямо стиснул челюсти.
Нет, в Зингару его не тянуло, определенно не тянуло! Лучше уж сразу отправиться к диким пиктам... да и дорога ляжет короче... А с пиктами он разберется! Ведь Дайома обещала ему могущественные амулеты, колдовское оружие и защитный обруч, а также верного слугу и помощника!
Тут Конан поморщился. Он не имел ничего против кинжала и обруча, но вот слуга, навязанный Владычицей, смущал. Кром, на кой ему сдался этот Идрайн? Он привык сам подбирать спутников для всевозможных опасных авантюр и жаловал доверием немногих. А этот Идрайн даже не был человеком! Кому же приятно странствовать в компании нелюди?
* * *
Ночь - вернее, предутренний час, когда над морем царит сумрак и звезды начинают гаснуть в бледнеющем небе - выдалась у Дайомы беспокойной. Выпустив на свободу сны и покинув святилище, она вновь спустилась в холодную и мрачную камеру. Она стояла там, сжимая свой магический талисман; лунный камень светился и сиял, бросая неяркие отблески на железное ложе и тело голема - уже вполне сформировавшееся, неотличимое от человеческого.
Владычица Острова Снов протянула руку, и световой лучик пробежал по векам застывшего на ложе существа, коснулся его губ и замер на груди слева, где медленно стучало сердце.
- Восстань, - прошептала женщина, и ее изумрудные глаза повелительно сверкнули, - восстань и произнеси слова покорности. Восстань и выслушай мои повеления!
Исполин шевельнулся. Его массивное огромное тело сгибалось еще с трудом, руки дрожали, челюсть отвисла, придав лицу странное выражение: казалось, он изумленно уставился куда-то вдаль, хотя перед ним была лишь глухая и темная стена камеры. Постепенно, с трудом, ему удалось сесть, спустить ноги на пол, выпрямиться, придерживаясь ладонями о край ложа. Челюсти его сошлись с глухим лязгом, и лик выглядел теперь не удивленным, а сосредоточенно-мрачным. Сделав последнее усилие, голем встал, вытянулся во весь рост, покачиваясь и возвышаясь над своей госпожой на добрых две головы. Он был громаден - великан с бледно-серой кожей и выпуклыми рельефными мышцами.
Веки его разошлись, уста разомкнулись.
- Я-а... - произнес голем. - Я-ааа...
- Ты - мой раб, - сказала Дайома. - Я - твоя госпожа.
- Ты - моя госпожа, - покорно повторил исполин. - Я - твой раб.
- Мой раб, нареченный Идрайном... Запомни, это твое имя.
- Идрайн, госпожа. Я запомнил. Мое имя.
- Оно тебе нравится?
- Я не знаю. Я создан, чтобы выполнять приказы. Ты приказываешь, чтобы нравилось?
- Нет. Только людям может нравиться или не нравиться нечто; ты же - не человек. Пока не человек.
Голем молчал.
- Хочешь узнать, почему ты не человек?
- Ты приказываешь, чтобы я хотел?
- Да.
- Почему я не человек, госпожа моя?
- Потому что ты не имеешь души. Хочешь обрести ее и стать человеком?
- Ты приказываешь?
- Да.
- Я хочу обрести душу и стать человеком, - прошептали серые губы.
- Хорошо! Пусть это будет твоей целью, главной целью: обрести душу и сделаться человеком. Я, твоя госпожа, обещаю: ты станешь человеком, если послужишь мне верно и преданно. Служить мне - твоя вторая цель, и, служа, ты будешь помнить о награде, которая тебя ожидает, и жаждать ее. Ты понял? Говори!
Голем уже не раскачивался на дрожащих ногах, а стоял вполне уверенно; лицо его приняло осмысленное выражение, темные глаза тускло мерцали в отблесках светового шара.
- Я понял, госпожа, - произнес он, - я понял. Я - без души, но я разумный. Я существую. У меня есть цель...
- Говори! - поторопила его Дайома. - Тебе надо говорить больше! Возможен разум без души, но нет души без разума. Если ты хочешь получить душу, твой разум должен сделаться гибким в достижении цели. Говори!
- О чем, госпожа?
- О чем угодно! Что ты чувствуешь, что ты умеешь, что ты помнишь... Говори!
Он заговорил. Вначале слова тянулись медленно, как караван изнывающих от жажды верблюдов; потом они побежали, словно породистые туранские аргамаки, понеслись вскачь, хлынули потоком, обрушились водопадом. Владычица Острова Снов слушала и довольно кивала; вместе с речью просыпался разум ее создания, открывались еще пустые кладовые памяти, взрастали побеги хитрости. Без этого он бы не понял ее повелений.
Наконец Дайома протянула руку, и голем смолк.
- Больше ты не будешь говорить так много, - сказала она. - Ты, Идрайн, будешь молчальником. Ты будешь убеждать силой, а не словом. Для того ты и создан.
- Силой, а не словом, - повторил серый исполин, согнув в локте могучую руку. - Это я понимаю, госпожа. Силой, а не словом! Это хорошо!
- Теперь ты будешь слушать и запоминать... - Дайома спрятала свой лунный талисман в кулачке, ибо в нем уже не было необходимости. - Слушай и запоминай! - повторила она, глядя в мерцающие зрачки голема.
- Слушаю и запоминаю, моя госпожа.
- Сейчас ты отправишься в арсенал, выберешь себе оружие и одежду. Потом...
Она говорила долго. Голем покорно кивал, и с каждым разом шея его гнулась все легче и легче, а застывшая на лице гримаса тупой покорности постепенно исчезала. Он становился совсем неотличимым от человека.
* * *
Конан стоял на берегу бухты, всматриваясь в далекий горизонт. Где-то там, на грани небес и вод, маячили паруса большого двухмачтового судна, гонимого ветром к Острову Снов. Оно приближалось быстро, но киммериец еще не мог разглядеть деталей оснастки и определить, была ли та посудина купеческим барком, боевой галерой или стремительным пиратским кораблем.
На Конане были надеты рваные штаны и потертая бархатная куртка; на ногах красовались сапоги с продранными голенищами. Он долго трудился над своим нынешним убранством, превращая новую одежду в сущую рвань, ибо собирался сыграть роль морехода, потерпевшего кораблекрушение. Было бы странно, если б он предстал перед будущими своими спасителями этаким щеголем, в серебристом хитоне, с драгоценностями в волосах! А потому темная грива его была растрепана, а изумрудная корона, жемчужные заколки, дорогие браслеты и драгоценный пояс оставлены в покоях Дайомы, с которой он распрощался сегодняшним утром.
Но тяжелую золотую цепь, подарок своей возлюбленной, он сохранил. В конце концов, если уж ему удалось достичь берега в страшный шторм, то цепь, висевшая на шее, не могла служить тому помехой. Это богатое украшение доказывало, что его владелец - человек, непростой хозяин потерпевшего крушение судна, чьи обломки торчали на прибрежных рифах; кроме того, цепь предназначалась для расчета с приближавшимися к острову корабельщиками. Конан не слишком надеялся на их милосердие и полагал, что ему придется оплатить проезд.
